Двадцать лет без “Покаяния”. — “Искусство кино”, 2004, № 11 <http://www.kinoart.ru>.
В августе прошлого года на фестивале “Окно в Европу” в Выборге журнал “Искусство кино” провел дискуссию, посвященную двадцатилетию фильма Тенгиза Абуладзе “Покаяние”. Говорит К. Разлогов: “<…> Прививку неоязычества [посредством „Ночного дозора”] публика явно восприняла, потому что молодое поколение благодаря транскультурным кодам Голливуда уже живет в этой мифологии. А насколько оно воспримет возрождение великих вождей, я не знаю. <…> Как мне кажется, мы сейчас наблюдаем последний всплеск мифологии Великой Отечественной войны, которая скоро — через три-четыре года — прекратит свое существование, уйдет в сферу истории. А вот мифология вождей не уходит, возвращается, и не только потому, что это нужно для возрождения престижа той знаменитой организации, которая, по словам [Александра] Шпагина, все задумала, осуществила и сейчас наконец пожинает плоды. Это все нужно для поддержания некой стабильности того остатка шестой части суши, которую, как пока нам кажется, мы контролируем. Но на самом деле, я думаю, прививки конфуцианства или буддийской мифологии были бы более своевременными, коль скоро значительная часть этой суши в достаточно обозримом будущем, в пределах нескольких поколений, будет частью этого самого конфуцианского мира, а вовсе не мира псевдоевропейского, отступающего по всем направлениям. Возрождение неоязычества и позволяет объединить эти абсолютно разобщенные цивилизации, базирующиеся на разных религиях, в некое псевдопространство. Но согласится ли с этим мусульманский мир, я не знаю”.
Диктатура маленького человека. Беседовала Елена Дьякова. — “Новая газета”, 2005, № 26, 11 апреля <http://www.novayagazeta.ru>.
Говорит Светлана Алексиевич: “Я вообще занимаюсь одним и тем же во всех книгах: антропологией „нашего человека”, человека этой странной, закрытой цивилизации — вроде бы уже завершенной”.
“И нет новых идей. Все повторяют, как зачарованные, старые „за” и „против”. Я редко сейчас встречаю человека, которому больше 50 лет и который готов приобрести некий новый смысл”.
“Стоит выехать из Москвы — наши разговоры интеллигентские приобретают почти преступный оттенок. Выезжаешь из столицы и видишь: люди еще донашивают советские пальто”.
“В Белоруссии — авторитарный режим. И страшный, и беспомощный. Беспомощный, потому что он лишает нас будущего. Этот режим — даже доказательство, что в социализме еще была какая-то жизнь. Был какой-то ресурс: вижу по Лукашенко. <…> Вот говорят: у нас в Белоруссии — фашизм. Да не фашизм это! Сейчас появились совершенно другие измы. А мы просто не в состоянии назвать и отследить это новое. Мы говорим „фашизм” — и в голове у человека, чьей профессией не является мышление, образуется полная каша!”
Денис Драгунский. Кроссмодерн. Мировое развитие похоже на узловатый корявый патиссон. — “Новое время”, 2005, № 14, 10 апреля.
“Кроссмодерн — это разрыв между чрезвычайной технологической сложностью продукта и низким интеллектуальным уровнем его потребителя”. Далее — о технологическом принуждении .
Александр Елисеев. Фашизм как Сверх-Модерн. — “АПН”, 2005, 13 апреля <http://ww.apn.ru>.
“<…> ЕС все больше и больше напоминает лабораторию для создания принципиально новой общности, в которую планируется слить не только европейские этносы, но и миллионы выходцев из Африки и Азии. <…> Не сразу, конечно, но по прошествии определенного времени в Европе возникнет весьма любопытное государство, которое своего национального лица иметь не будет, хотя и будет себя позиционировать именно как Европа, наследующая традиции романо-германской цивилизации. На территории этого государства будет проживать не новая нация, а общность, преодолевшая национальные рамки и фактически ликвидировавшая их. В принципе, ее можно назвать сверхнацией. <…> Как это ни покажется кому-то странным, но нынешнее общество имеет очень неплохие шансы фашизироваться. Ведь исторический фашизм тоже весьма неплохо относился к идее Единой Европы, причем в мозговых центрах СС даже разрабатывались проекты создания конфедеративного государства. <…> По сути, фашизм двигал Европу не назад, как это считают многие наивные прогрессисты, а именно вперед. Даже слишком вперед. Речь шла о создании совершенно нового человека, который имел бы мало общего с европейцем времен Традиции или Модерна. Можно даже сказать, что речь шла не столько о человеке, сколько о преодолении человека. <…> Очевидно, что вот именно эта „сверхчеловеческая” беспредельность приводила и поныне приводит людей в такой ужас при одном только слове „фашизм”. Можно, конечно, многое свалить на послевоенную пропаганду, которая порой действительно не знала удержу в разоблачении фашизма. Но нельзя же все приписывать одной только пропаганде. <…> В России фашизм воспринимается гораздо тяжелее, чем коммунизм, хотя последний принес нашей стране неисчислимые беды. Это обстоятельство, кстати, до сих пор удивляет некоторых российских „наци”-германофилов, которые регулярно встречаются с враждебностью русских людей. Между тем русские понимают, что коммунисты выступали за Человека — того самого, который звучит „гордо” и пишется с большой буквы. Россия отвергла их идеи, однако это были человеческие, даже слишком человеческие идеи. <…> По сути своей сталинизм был Квази-Традицией, которая сражалась против Сверх-Модерна в лице гитлеризма. Идея сверхчеловека — это на самом деле идея самоубийства, причем сделанного не из отчаяния, но из-за осознания какой-то страшной силы внутри человека. Эта сила рвется наружу, ей тесен человек, она стремится взорвать его. Богословы отлично знали, что это за сила, которую сегодня стыдливо объявляют то подсознанием, то еще как-нибудь политкорректно. Она приходит из области инферно. Но мы не ставим своей целью написание богословского трактата, наша цель скромнее — увидеть, в каком социальном направлении двигался фашизм. <…> Вряд ли это, конечно, сделает нынешняя европейская бюрократия, которая больше подходит на роль коллективного Гинденбурга. Свои гитлеры придут — в довольно-таки неожиданном обличье. Ибо почва для возрождения фашизма уже подготовлена, общественное мнение вполне созрело. Ныне оно объято тремя фобиями, которые были присущи и для фашизма. Это — русофобия, юдофобия и антиамериканизм”.