См. также: “Артхаус, как и любая поэзия, занимается — в основном — исследованием границ и возможностей языка. Эта постоянная разведка недр нужна сапиенсам не меньше, чем разведка нефти. Поскольку способность человека мыслить возникает именно из языка, а не наоборот”, — пишет Владимир Мирзоев (“Артхаус, в котором живет Микки-Маус” — “Искусство кино”, 2004, № 11 <http://www.kinoart.ru> ).
См. также: “Бродский боготворил язык, обожествлял его, считал, что язык движет поэтом. Я спорю с ним, потому что считаю: язык все-таки не Бог, а великий инструмент, которым пользуется душа. Но в каком-то смысле он имел все основания так считать. Язык действительно иногда почти самостоятельно осуществляет свой выбор”, — говорит Александр Кушнер в беседе с Риммой Храмцовой (“Литература”, 2005, № 7, 1 — 15 апреля <http://lit.1september.ru> ).
Николай Журавлев. Гений в неграх Родины. Неужели и “Они сражались за Родину” писал не Шолохов? — “Новая газета”, 2005, № 22, 28 марта.
“Когда в статье „Они писали за Шолохова” („Новая газета”, № 44, 23 июня 2003 г.) я воспроизвел версию литературоведа Зеева Бар-Селлы о том, что настоящим автором романа „Они сражались за Родину” был Андрей Платонов, то, кроме абстрактного возмущения, мне постоянно задавали два вопроса. Первый: как мог Платонов быть негром? Второй: как можно скрыть неповторимый стиль Платонова? А почему Платонов не мог быть негром?..”
Ср.: “Кроме голословного тезиса о том, что Платонов был „негром”, писавшим за Шолохова „Они сражались за Родину”, Н. Журавлев осчастливил шолоховедение только одним фундаментальным открытием: „Оба любили выпить””, — иронизирует Вадим Баранов (“Не надо обижать негров…” — “Литературная газета”, 2005, № 15, 13 — 19 апреля <http://www.lgz.ru> ).
Михаил Золотоносов. Новые приключения неуловимых. — “Искусство кино”, 2004, № 11.
“С социологической точки зрения успех этих романов — а Лукьяненко чемпион продаж — симптоматичен. Концепция романов состоит в том, что жизнь людей ничтожна и неинтересна ни по мотивам, ни по процессу, ни по результатам, а подлинно интересное происходит только в воображаемом мистическом мире, в котором обитают всемогущие Иные. Читатели с этим согласны, внимание к реальному человеку утрачено, увлекательнее читать не про „реальную жизнь”, а сказки. Причем, что очень важно, сказки нехитрые, но глобальные, позволяющие к тому же добывать фиктивную компенсацию за унижения и оскорбления, полученные в реальной жизни. Наконец, повальная вера в сглаз, порчу, чакры, энергетическую чистку, приворот, магию и магов делает романы Лукьяненко и вовсе „реалистическими””.
Игорь Золотусский. “Герои русской литературы — ее создатели”. Беседу вел Савва Ямщиков. — “Завтра”, 2005, № 14.
“Не стану рассказывать всю свою биографию. Просто хочу сказать, что, казалось бы, обиды, нанесенные мне государством, как я считал, в детстве, должны были привести меня в стан непримиримых, озлобленных, мстящих. Именно поэтому мне очень близок Гамлет — тема мести, может быть, одна из главных в этой великой трагедии. С другой стороны, мне близок Монте-Кристо, который мстит тем, кто запрятал его в замок Иф, и делает это даже не прикасаясь к своим врагам, уничтожая одного за другим. То есть, конечно, в моей детской душе накипала месть по отношению к тем, кто отправил моих родителей за решетку <…>. И надо сказать, моя юность проходила под знаком такой нетерпимости, может быть, суровости по отношению ко всему, что меня окружало. <…> Вспоминаю спектакль „Гамлет”, который поставил Андрей Тарковский в Театре Ленинского комсомола. Я знаю, Савва, что вы близки были с Тарковским, консультировали его фильм. И, я думаю, вам это будет понятно. Поверьте, финал спектакля совершенно поразил меня. Потому что в финале, где гора трупов, Гамлет, его играл Солоницын, встает и подает руку матери, тоже убитой. И рука матери тянется к нему. Он подает руку Лаэрту, подает руку королю, и Розенкранцу, и Гильденстерну. И они все встают и со смущенными, опущенными глазами стоят перед зрителями. Их воскресило прощение. Потому что, когда Призрак говорит Гамлету: „Прощай, прощай! И помни обо мне”, это звучит как „До свидания. Мы расстаемся”. Но в русском языке слово „прощай” имеет еще одно значение — прости. В тот момент, когда, казалось бы, интеллигенция была особенно ожесточена против власти, Тарковский поставил спектакль, который оканчивается вот таким прощением. Это было созвучно мне”.