Выбрать главу

 

Бибиш. Ток-шоу для простодушной. М., “Азбука”, 2006, 256 стр.

Оказываясь на рынке, мы не слишком хотим иметь что-нибудь общее с теми, кто продает нам китайский ширпотреб и абхазские мандарины. В сознании среднестатистического покупателя “они” маркированы как “морлоки”, как обитатели иного, чуждого мира.

Представьте себе: разделяющий два мира прилавок опрокинут. Опрокинут легким движением руки автора этого удивительного повествования.

Монолог “простодушной” принадлежит женщине, родившейся в кишлаке под Хивой. Первая книга Бибиш, “Танцовщица из Хивы”, рассказывающая о ее детстве и юности, вызвала в прессе много толков1. Кого-то страшно поразили истории о прежде совершенно неизвестных широкому читателю первобытных буднях узбекской деревушки, о ее жестких неписаных законах, железной хваткой скручивающих души и выжимающих из них все живое. Кого-то — подозрительная гладкость стиля Бибиш, не раз повторившей, что русский язык для нее неродной и своей неграмотной русской речи она стесняется… Но кажется, никто и не отрицал, что у Бибиш был редактор — и это ничего не меняет. Ограненный алмаз сияет только ярче, а в подлинности представленного в книгах жизненного материала сомневаться невозможно.

“Танцовщица” завершалась рассказом о работе Бибиш на вещевом рынке в одном из подмосковных городов. И вот продолжение. Товарки по-черному завидуют пришедшей к Бибиш литературной славе, муж просаживает все заработанное на игровых автоматах, дети смеются над “знаменитой” мамой: “Мама, мама, иди скорее, тебе опять Владимир Владимирович Путин звонил!” Неудивительно, что на этом мрачном фоне посещение двух ток-шоу описывается с замирающей от восхищения интонацией: Останкино приравнено едва ли не к раю, а телеведущие Андрей Малахов и Елена Ханга — к небожителям. Полезное чтение для иных телеаналитиков, забывающих, что определенные слои населения действительно испытывают к телереальности едва ли не религиозное чувство… Впрочем, это полезное чтение для всех.

В книге есть место, где Бибиш называет себя писательницей, ее поправляют: “Какая ты писательница, ты — феномен”. На самом деле Бибиш — не феномен, Бибиш — великолепный социальный проект. Пусть ее книги параллельны литературе и художественности, и вторая, очевидно, не будет пользоваться успехом первой: с эстетической точки зрения эта проза — явление одноразовое, но есть вещи и поважней эстетики. Иначе прилавка все равно не опрокинуть, а обывателю никогда не взглянуть на “чурку нерусскую” глазами читателя русской литературы, который, возможно, не разучился сострадать.

Воспоминания русских креcтьян ХVIII — первой половины ХIХ века. Вступительная статья, составление В. А. Кошелева; комментарии В. А. Кошелева, Б. В. Мелькунова и В. П. Бударагина. М., “Новое литературное обозрение”, 2006, 784 стр. (“Россия в мемуарах”).

Романтические представления о чернобровых селянках в ромашковых венках, девчатах, водящих хороводы с парнями в белых рубахах на изумрудных лугах и косогорах, представления, распространившиеся в России много позже, чем в Европе, — в 1830 — 1840-е годы, оказались на диво живучи. Бесчисленные фольклорные сборники с действительно проникновенными текстами народных песен, а затем поющие эти самые песни ансамбли песни и пляски довольно удачно поддерживали легенду о мечтательной и поэтичной душе русского крестьянина до сегодняшнего дня.

Читая только что изданные воспоминания крестьян, не то чтобы совершенно разочаровываешься в этих красочных картинках, но отчетливее осознаешь их лубочность. Конечно, праздничные мгновения в жизни крестьян присутствовали, но то были именно мгновения. Растворенные в очень практичной и очень тяжелой жизни.

Понятно, что воспоминания, собранные под обложку сборника, написаны самыми активными, самыми успешными: крестьянами-торговцами, писарями, приказчиками, дворянами по отцу. Все это люди, крепко стоящие на ногах, думающие, смекалистые, нередко весьма начитанные — в избах их водились не только “Четьи Минеи”, “Еруслан Лазаревич” и “Бова Королевич”, но и “Вестник Европы”, и “Почта духов”, и сочинения Карамзина. И все же читательских впечатлений мы здесь не встретим, а вот рассуждений о росте цен на муку, задатках, прибылях, удачных вложениях — сколько угодно.

Любопытнейшим образом в воспоминаниях одного из авторов, бывшего крепостного крестьянина Николая Николаевича Шипова, описывается собственная его свадьба. Вот как рассказывает он о своей нареченной невесте, которую впервые видит за пять дней до венчания: “Она была в шелковом, вышитом золотом сарафане и в белой, как снег, рубашке; на шее было ниток 40 разной величины жемчуга, в ушах жемчужные серьги, на голове жемчужная повязка и в косе целый пучок алых лент”. На этом рассказ окончен. Ни слова если не о замершем сердце, то хотя бы о красоте невесты. Шипов ощущает себя скорее этнографом, чем взволнованным женихом. И это несмотря на то, что воспоминания свои он писал в 1860-е годы, когда русская психологическая проза уже многое умела.