— Там, на сундучке, будет первое ваше свидание на пленэре.
— Что такое “пленэр”, не понимаю, — говорит Люся.
— Ну на природе, — объясняю я. — Пленэр — это природа... рощи, кусточки, бугорки, пригорки.
— Этот сундук — бугорки, пригорки? — насмешливо вопрошает актриса.
— Ну да, — говорю я. — Это условность.
Ей будто было нужно услышать это гадкое (в стенах БДТ) слово.
— Ах условность?! — Люся кривит презрительно прелестный ротик и не двигается с места.
Тогда я открываю рот и начинаю читать коротенькую, минут на двадцать, лекцию об условности в современном театре, делая упор на опыте Товстоногова:
— Вот в “Мещанах” вы в финале образуете живую фотографию, застываете, и затем зритель видит проекцию как бы этой фотографии на занавесе-экране — это что?.. разве не условность?
— “Мещане” здесь ни при чем, — парирует Люся.
— Хорошо. На сцене БДТ с огромным успехом шла “Карьера Артуро Уи” — вот пример целиком условного театра в сочетании с театром психологическим. И Георгий Александрович настаивает именно на таком исполнении Брехта сегодня.
— То Георгий Александрович... — улыбается Люся, давая всем понять, что я — не он.
А я действительно не он, но тоже могу поговорить о том, что методика К. С. Станиславского, будучи на перекрестке с приемами В. Э. Мейерхольда, способна в наше время дать ошеломительные результаты. Все другие участники при одном упоминании Константина Сергеевича благоговейно пересели в зрительный зал и с интересом наблюдают за разворачивающейся битвой режиссера и актрисы.
Актриса по-прежнему стоит, вытянувшись у портала, и — ни с места. Хотя до сундучка — расстояние максимум полтора метра. Сделай два шага — и дело с концом.
— Вот вы говорите — Станиславский... А у меня по внутренней линии нет оснований идти на сундучок, — говорит исполнительница роли Лизы и продолжает стоять у портала каменным изваянием.
Я напрягаюсь и начинаю “бить” ее Станиславским: долго анализирую “внутреннюю линию”, ищу “сквозное действие” и наконец нахожу самое простое объяснение:
— Лиза любит Эраста и потому бежит к нему на свидание сломя голову!
Никуда она не бежит. Продолжает стоять.
— Откуда она бежит? — спрашивает Люся.
Я не знаю, что ответить, но отвечать надо. Хоть что-то, любую ерунду надо отвечать, потому что, если не ответишь, не найдешь, что ответить, значит, “не тянешь” как режиссер, значит, не можешь, маленький, работать в великом БДТ.
— Она бежит... она бежит из-за дерева, под которым она сейчас стоит! — Я понимаю, что говорю бред, но только так, только этим бредом я могу сейчас что-то сдвинуть с мертвой точки.
Ан нет. Люся Сапожникова знает, как не выполнить то, что просит режиссер:
— Не вижу здесь никакого дерева!
Мой стон вырывается из моего нутра:
— Это условность, Люся!.. Поймите, это ус-лов-ность!
— Опять условность. Когда же мы нормально начнем играть?.. Неусловно!..
— Хорошо! — кричу я почти в припадке. — Давайте “безусловно”... Володя, я прошу вас... пусть Люся стоит там, где стоит... под деревом или под порталом — не важно... Но мы сделаем так: не она, а вы подходите к ней, берете ее за руку — как бы зовете, приглашаете ее на сундучок...
Казалось бы, я придумал, как выйти из глупого положения. Рецептер с готовностью выскакивает на сцену, хватает Люсю — Лизу за руку и...
Нет, она изо всех сил начинает — назло мне, Эрасту, Карамзину — вырывать свою руку из рук Володи, он тащит ее на сундучок силой, тащит, а она не дается, показывая всем, до чего глупо это все, — я смеюсь, и все смеются...
Это ж надо, идиотизм какой! Как стоит недвижимо, прелесть ненаглядная.
Я не беру тайм-аут. С ходу начинаю все сначала. Держу сорокаминутную речь — о Карамзине, о сентиментализме, о том, что значит фраза “и крестьянки любить умеют”, вспоминаю Лотмана и Макогоненко, снова твержу о Станиславском и Товстоногове, опять анализирую ту же “внутреннюю линию” и “сквозное действие”... Выдохшись окончательно, я нахожу еще какие-то новые аргументы, подпирающие старые, и спрашиваю в конце точно так же, как когда получил “у-тю-тю!”:
— Все. Теперь понятно?
Это уже чисто профессиональный режиссерский прием (когда все другие приемы не дали результатов) — “заговорить” бунтующего актера, не дать ему никакой возможности для протеста, свести его непослушание на нет своими ответными словесными эскападами, которым нет конца, заставив замолчать, стереть его в порошок логикой, знаниями, цитатами, эрудицией, темпераментом, убежденностью — чем угодно, и победа твоя.