Выбрать главу

В “табун” зачислены были актеры среднего поколения (молодых в БДТ почти не было).

— Только не называйте их табуном, это может их обидеть.

— А как?.. Ведь у Толстого — табун, и ничто другое.

— Называйте массовку хором. Это лучше звучит.

— Но у меня в пьесе табун и назван хором.

— Вот и хорошо.

Нюансы, нюансы... Вдруг — требуется псевдоэтика. То же самое вранье, только в завертке. Нельзя употреблять слова, которые соответствуют смыслу. Нужно изобретать нечто, что всех устраивает. Впрочем, “массовкой” я и не собирался никого называть. В “Холстомере” нет массовки в общепринятом театральном смысле. Хор — такой же главный герой действия, как и Холстомер. У него мощнейшие нагрузки и серьезнейшие идейно-художественные функции. Он во многом определяет эстетику и философию спектакля. Но назвать его толстовским словом “табун” было бы неверно, ибо в сценическом выражении это не только лошади, но и актеры, играющие в лошадей. Так что замечание Георгия Александровича совпадало с тем, как роль Табуна была обозначена в пьесе, и потому безоговорочно мною было принято. Но интересен сам факт этого замечания. И то, какие мотивы у этого факта — в чисто этическом плане.

Кстати, первые репетиции с Хором я решил уделить пластике. Для этого по своей собственной инициативе пригласил известного в Ленинграде специалиста-пантомимиста, своего товарища Гришу Гуревича (Гри Гура) с просьбой помочь мне в пластических решениях. Это почему-то не понравилось Гоге. С Гришей так и не был заключен договор, и, к сожалению, после нескольких его встреч с актерами Хора-Табуна я был вынужден делать эту работу в одиночку.

— Не надо вам никого, — сказал Гога. — Вы сами отлично справитесь, Марк... Вы сами специалист...

— Но мне неудобно перед Гришей. Он ведь уже начал работать.

— Ничего неудобного нет. И потом, я не понимаю вас чисто творчески — вы что, хотите, чтобы наши актеры делали пантомимы?.. Пластика должна быть импровизационной, несложной — что-то вроде аккомпанемента главному — Толстому.

С этим аргументом было трудно спорить. В самом деле, ведь и я считал, что Толстой — это главное. И хотя определение функций Хора как “аккомпанементных” меня отнюдь не устраивало, я вынужден был замолчать: логика мэтра безупречна. К тому же нотки раздражения в голосе... Гога безапелляционен, когда раздражен. Лучше всего его можно убедить, когда у него благостное настроение. И делать это надо мимоходом, как бы импровизируя идею, ранее заготовленную, при нем. Тогда он, Гога, становится как бы ее соучастником . И — соглашается.

Если же ты пришел к нему с чем-то завершенным и продуманным, как правило, возникает контраргумент, и если он не действует и ты продолжаешь настаивать на своем — ответом раздражение и безапелляционность. Решение принято. Точка. Выполняйте!

Дисциплина в БДТ — как в армии. Отличная. И исходит она от Главного. За малейшее нарушение следует кара. Обязательно. Вот почему в БДТ не было такого распада, развала, который наблюдался во многих других советских театрах. Из БДТ можно вылететь в три секунды, если Гога того пожелает. И не помогут никакие месткомы, никакие правила трудового законодательства. Здесь царит единоличная власть. И потому здесь боятся его и “капают” друг на друга.

Однажды в Театре им. Маяковского я увидел на сцене спящего пьяного рабочего. Я представил себе, что было бы, если бы то же самое увидел вошедший в зал БДТ Товстоногов. Гарантирую, что до того, как этот человек проснулся, его уже уволили бы.

— Так и надо, — скажут многие.

И все-таки я думаю, что дисциплина достигается и иными средствами. Конечно, держа в руках палку, можно многого добиться. Но мне более по душе студийная круговая порука друзей, взаимоответственных и взаимотребовательных.

Не один раз я видел в БДТ слезы на лицах сотрудников.

В “Нашем доме” никто никогда не плакал. Разве что в день, когда закрыли студию, ревели все!..

Я отчетливо понимаю, что мое сравнение покажется кому-то странным (явления, мол, неравнозначные), однако в этических вопросах нет, думается, разделения между всеми, кто в меру сил и талантов своих роет землю на ниве Искусства. По студийному (для меня высшему!) счету — все одинаковы, все равны.