Если бы не Басик (так любовно звали его в БДТ), я бы наверняка свихнулся, когда со мной это все случилось. Он вел себя в той ситуации безупречно — будучи актером Товстоногова, а значит, зависимым от Товстоногова, Басилашвили, как мне воочию виделось, переживал за меня и поддерживал меня как только мог.
С ним (со мной заодно) был еще один прекрасный человек и актер — Миша Данилов, светлая ему память. Он отменно играл роль Конюшего. Благодарность этому Мастеру БДТ по сей день хранится в моем сердце.
Очень хорош был в роли Феофана и Юзеф Мироненко — огромный, выразительный, с живым, этаким хулиганским актерским глазом, тоже никаких с ним не было проблем — ни этических, ни художественных.
А вот Миша Волков (тоже, к сожалению, раньше времени ушедший из жизни) над ролью Милого и Бобринского довольно долго мучился, испытывая некоторые комплексы, подобно Рецептеру в “Бедной Лизе”, — поначалу не верил в себя, нервничал при первом же звуке музыки (“ох, не мое это!”), но потом, когда заиграл, делал свое дело с безумным увлечением, — его белозубая улыбка вдруг делалась совершенно лошадиной и при этом какой-то дьявольской, бесовской: из красивого он вмиг превращался в страшного. Низкий поклон мой в память артиста Михаила Волкова...
Конюх Васька в исполнении Георгия Штиля тоже запоминался всем зрителям. Мне хотелось в этом образе дать этакого недочеловека, то есть существо, начисто лишенное признаков человеческого рода — это, как таких называют на Руси, не человек, а скот. Именно так Ваську и играл Г. Штиль, понимавший, что он делает на сцене и почему он это делает. Отличная работа отличного актера.
Валентина Ковель... Еще одна большая артистка БДТ, которой сегодня нет среди нас. Роль Вязопурихи — главная женская роль в “Истории лошади”, переходящая в роль Матье и в роль Мари. То есть три роли в одном спектакле — все разные, острохарактерные, гротескные, лирико-ироничные... Все, что в них делала Ковель, нравилось мне своей истовостью, запредельной самоотдачей, умением мгновенно переходить, переключаться из одного возраста в другой, сочетать внешние изобразительные краски с внутренними стержневыми действиями — в каждом жесте, мизансцене, эпизоде. У нее можно было учиться театральной игре, где нежность и грубость переплетаются, а наивность вдруг становится обоснованием жесткости...
Теперь два слова о Панкове в роли Генерала. Это был чудо-артист и чудо-человек. Был, потому что и его Бог забрал к себе — первым из компании “Холстомера”. Вальяжность и тупость, лицемерный либерализм и дикое жестокосердие — таков был Генерал в исполнении Панкова. А в жизни Панков — глыба добра. Когда случившееся со мной стало ему известно, Панков слукавил:
— Что и следовало ожидать. А то прямо не верилось.
Русский актер был ко мне сердоболен. Я плакал, когда его не стало.
Ну и, наконец, Хор-Табун, или “Хор рассказчиков”, чтобы не обижать словом “массовка”. Эти труженики стали первоосновой зрелища, главными носителями философии Толстого, активными соучастниками действа и одновременно его комментаторами. Они выполняли свою актерскую миссию безропотно и вдохновенно. Хотя именно им было психологически тяжелее, чем исполнителям главных ролей. Но роль Хора тоже была главной в спектакле, и от профессионализма и энергетики состава и каждого исполнителя-исполнительницы зависели и ритм, и настрой, и, главное, публицистический накал толстовства, разлитого по всему пространству и времени представления.
Это были “мои люди” в спектакле и “вокруг спектакля” — мне не раз подставлялась их “жилетка”, чтобы я мог, уткнувшись в нее, хоть чуть-чуть отвести душу. В целом у меня был замечательный коллектив в коллективе — творческая компания дружески настроенных ко мне людей... За одним исключением в финальной части работы.