— Это понятно, Марк. Он — волнуется.
— Я тоже волнуюсь. Все волнуются.
— Это — что! — усмехнулся Гога. — У него трудный характер действительно... Но вам, поверьте, легче, чем Аксеру. Аксер, я помню, с ума сходил от Лебедева перед премьерой.
Хорошенькое утешение для меня. Эрвин Аксер, знаменитость польской режиссуры, ставивший в БДТ “Карьеру Артуро Уи” Брехта, оказывается, тоже мучился с Евгением Алексеевичем.
— Текст можно было за год выучить? — продолжал я свои вздохи-жалобы.
— Я ему скажу, — задумчиво произнес Георгий Александрович. — Я его попрошу. Он через неделю будет готов. Я могу проверить.
Тут я догадался, чего хочет Гога. Он хочет, чтобы не Лебедев его позвал, а я. Я!.. Чтобы я — сам! — попросил его прийти.
Обед кончился. Мое “примирение” с Евгением Алексеевичем было акцентировано дружеской услугой с его стороны: он сел за руль и лично отвез меня на Невский, поближе к гостинице. А сам покатил дальше, по своим делам.
А через несколько дней операция “искусственная имитация конфликта” была проведена опять.
Все дело в том, что работа в театре имеет определенную специфику. Всегда остается некий зазор между тем, что видится до начала труда, и тем, что получается реально на самом деле. Поиск потому и поиск, что тайна результата постигается в процессе творчества, а процесс зависит от тысячи мелочей, от миллиона случайностей. Поскольку театр — дело коллективное, то художественная воля одной личности (режиссера) находится на перекрестке многочисленных художественных воль (актеров, художника, композитора, автора и др.) и подчиняет их себе не в приказном порядке, а в развитии — от первой репетиции до последней. Именно поэтому режиссер не диктует, а убеждает, не приказывает, а предлагает, не властвует, а прислушивается. А ежели работа экспериментальная, то возможны и ошибки, и непонимание... У писателя есть черновики, и мы видим, как испещрены правкой рукописи Толстого. Режиссер правит по ходу репетиций, он сочиняет — это значит, что для того, чтобы получить нечто конечное, ему нужна возможность и от чего-то отказаться, и к чему-то повести заново. Как бы ни сильна была концепция режиссера, как бы хорошо ни было продумано заранее его решение, на репетиции многое может поменяться и даже резко повернуть в сторону... В этих условиях требуется исключительное содружество всех творцов — участников дела. Однако как раз эти условия и позволяют делать любые отклонения от художественной воли режиссера — иногда они носят творческий характер, и тогда безусловно полезны, но иногда... В общем, создать напряжение в репетиционном процессе искусственными средствами (если только этого хотеть) всегда можно. Память театральная хранит немало примеров актерских розыгрышей, приносивших в процесс репетиций элемент распада и пустоты. Есть, к примеру, мастера дискуссий по любым вопросам. Эти дискуссии легко приводят работу в тупик, хотя режиссер менее всего этого хочет. Важно уметь найти финал дискуссии, вовремя прервать “говорильню” и обратить в дело выводы, которые выросли в совместном поиске.
Но если представить себе, что главный исполнитель роли (прекрасно при этом роль делающий) имеет цель сорвать репетицию, то, будьте уверены, он сделает так, что комар носа не подточит — ты будешь метаться в проходах, а он — морочить тебе голову своей непонятливостью и даже нарочно слабой игрой, будто дразня тебя: видишь, как я плохо играю, и все “из-за тебя”!
Надо сказать, Евгений Алексеевич Лебедев владел этими приемами мастерски. Делая свое главное актерское дело прекрасно — я был в восхищении от творческой стороны в его работе, — он буквально тряс меня в процессе наших последних совместных репетиций.
И зачем Лебедев “крутит”?.. Зачем настраивает Гогу против меня? Я бы понимал еще где-то Евгения Алексеевича, если бы роль ему не удавалась, если бы чувствовался будущий провал, но поскольку роль возникала блистательная, поскольку Лебедев выглядел уже в репетиционном процессе явно гениальным актером, то остается думать только одно: вся его конфликтная борьба со мной на конечном этапе работы была жестокой интригой с целью подвести к желаемому итогу — оторвать меня от судьбы спектакля и подготовить приход Товстоногова.
И вот... Роковой момент. Спектакль готов к черновому прогону. Товстоногов приходит на него с Нателой, Свободиным и Эйдельманом. Далее все развивается по уже описанному сюжету...