— Я не знаю, что вам на это сказать, — говорю. — Кроме спасибо.
Н-да. Кончились разговоры. Начались переговоры.
— А я знаю, — вступила Дина Морисовна. — Это они не против Марка... Они против нас, против БДТ, против Георгия Александровича... Они ищут любой предлог, чтобы нам испортить... Раньше к Георгию Александровичу было совсем другое отношение. А сейчас положение очень, очень серьезное... Сейчас Романов. Вы поймите: вас разнесут, а нас вместе с вами. Не от хорошей жизни тут требуется... Вы даже не представляете, Марк, как в этой обстановке вы можете нам помочь... Да, это ход!.. Но этот ход нужен всем — и нам и вам...
Гога тем временем молчит. Он только начал разговор и сейчас выжидает, когда выскажутся его клевреты.
— И все же... все это не повод, чтобы я прекратил работу, — говорю.
— А кто вам сказал, что вы должны ее прекратить?.. — говорит наконец Георгий Александрович. — Вам разве это предлагают?
— Вы будете в зале бок о бок с Георгием Александровичем, — объясняет Дина. — И до премьеры, и после. Все время.
Это, что ли, она намекает на совместные поклоны?.. Ах, Дина Морисовна!..
— Зачем вам идти поперек, мешать... Вы будете помогать на выпуске, да и потом с театром сохраните отношения. А вы не хотите сохранить с нами отношения? — Дина Морисовна старается убедить меня изо всех сил. Ее лицо источает доброжелательность. Одну лишь доброжелательность.
— Хочу, но я хочу делать то, что делал. Дайте мне эту возможность.
Конечно, относительно Романова мне трудно возражать, но...
— Мы не можем... Под вашим именем спектакль в обкоме не пройдет, — чеканит речь директор БДТ Вакуленко. — Это ежу понятно.
— Ежу, может, и понятно, а мне...
— Перестаньте, — говорит Дина. — Прежде всего это вам самому надо. Учтите: от успеха “Лошади” зависит вся ваша судьба дальнейшая... Только не брыкайтесь!.. Здесь вам желают только добра. Вы нам верите или не верите?.. Нет, вы скажите, верите нам или нет?.. Только честно.
— Я вам верю, — выдавил я из себя. — Почему мне вам не верить.
— Правильно. Вы же знаете, как мы все к вам относимся... Я ужасно рада тому, что теперь будет...
— А что... Что, собственно, будет теперь, кроме того, что — я понял — вы предлагаете делать премьеру не на Малой — на Большой сцене? — пытался прорваться к смыслу я.
И прорвался. И нарвался.
— Будет все очень хорошо, — начала Дина чуть другим, более деловитым тоном. — Все хорошо будет... когда Георгий Александрович выпустит спектакль...
— Почему Георгий Александрович, а не я?
— Потому что на Большой сцене, Марк, все спектакли делает Георгий Александрович. Это правило. Кроме Эрвина Аксера, который иностранец, сколько я себя в БДТ помню, у нас никто на Большой сцене, кроме Товстоногова, не выпускался.
— А Юра Аксенов? — глупо спросил я.
— Ну, это несерьезно, Марк... Вы же сами понимаете, Юра Аксенов — не в счет.
Странная логика. Юрий Аксенов — штатный второй режиссер БДТ, статный красавец, Гогин подмастерье — был, оказывается, “не в счет”...
Тогда я напрягся, взял и спросил напрямик (снова на мгновение обострив ситуацию):
— А почему... не может быть так: мы с вами сопостановщики? .. Ведь пишете же вы иногда: постановка Товстоногова и Аксенова. Почему нельзя под “Историей лошади” подписать точно так же: “Постановка Товстоногова и Розовского”?.. Нас двоих!..
Гога ответил тут же и так же прямо:
— Это не решит проблему.
Я заморгал:
— Какую проблему?
Георгий Александрович раздраженно развел руками в сторону Дины Морисовны:
— Он не понимает!
“Он” — это был я, сидевший рядом с ними в Гогином кабинете. И я могу с уверенностью сказать: “он” действительно тогда многого не понимал.
Гога не мог делиться, ибо, решив взять, он уже должен был взять все, а не половину. Если бы он вдруг взял половину, все говорили бы: “О!.. Товстоногов примазался!.. Товстоногов примазался!..” И что тогда? Гога перестал бы себя уважать. Да и все, кто в театре и вокруг театра, ему бы этого не простили: проявлена слабость, значит, это не Гога.