Поэтому купил старинный кинопроектор и повесил на стене полотняный экран. При этом пришлось озолотить Осадчего, чтобы тот, презрев нравственный закон внутри, воровал из хранилища целлулоидные, с дырочками по краям, ленты с кинохроникой, уложенные в основательные металлические коробки.
Однако это ничего не изменило. Особи на экране по-прежнему были разными: толстыми и тонкими, старыми и молодыми, мужскими и женскими. И это, понял Давыдов, была уже совсем другая биология, не тотально-животная, не глобально-ублюдочная, а совсем другая. Может быть, даже человеческая — но уже, стало быть, не биология, а нечто большее. Неужели духовность? — подумал Давыдов и, словно приговоренный к смертной казни, заплакал, увидев, как из угла высунулась настороженно-любопытная мышиная мордочка.
Под стрекотание кинопроектора и какую-то незнакомую музыку (Давыдов предположил, что она имела неземное происхождение), вызывающую ощущение причастности ко всему сущему, на экране громадные механические сооружения (диктор называл их “степными кораблями”), вращавшие перед собой приспособления, похожие на большие беличьи клетки, медленно передвигались по пшеничным полям, высыпая по особым желобам отборное зерно в едущие рядом с кораблями грузовики — — — могучего сложения люди в брезентовых куртках с капюшонами и в высоких резиновых сапогах с отворотами вытряхивали из сетей на палубу рыб, которые подскакивали, словно вырезанное из груди сердце, и в чужеродной среде вхолостую размахивали бесполезными хвостами (это был “ценный продукт к столу советских трудящихся”) — — — на берег “великой сибирской реки” один за другим въезжали неимоверных размеров самосвалы и сбрасывали в беснующуюся воду громадные валуны, тем самым “покоряя” реку, чтобы на этом месте начала “вращать турбины крупнейшая в мире ГЭС”, которая “даст жизнь новым флагманам отечественной тяжелой индустрии” — — — ткачихи, перекрикивая шум станков, брали повышенные социалистические обязательства, благодаря которым должны снизиться себестоимость выпускаемой продукции и возрасти производство столь необходимых для каждой советской женщины товаров народного потребления в широком ассортименте — — — повышенные социалистические обязательства брали также строители, врачи, формовщики, сталевары и зубопротезисты, гальваники и нормировщики, акушеры и операторы газовых котельных, бульдозеристы и чертежники, ансамбли песни и пляски и продавцы обувных отделов — — — газосварщики вызывали на социалистическое соревнование электросварщиков, полеводы — животноводов, пограничники с далекой южной заставы — еще более далеких моряков Северного подводного флота — — — американская публика, разочаровавшаяся в джазе и рок-н-ролле, восторженно встречала гастроли хореографического ансамбля “Березка”, который величаво плыл по сцене “Карнеги-холла”, словно на колесиках или на воздушной подушке, без какого бы то ни было участия ног — — — дети в пионерских галстуках, вскарабкавшись на деревья, ранней весной развешивали на стволах специальные домики, называвшиеся скворечниками, чтобы в них могли поселиться вернувшиеся из дальних странствий пернатые друзья (так диктор называл птиц), каждый из которых за сезон уничтожает до ста килограммов вредителей сельскохозяйственных культур (кто это такие, Давыдов так и не понял) — — — председатели колхозов в черных пиджаках, на которых позвякивали боевые и трудовые ордена и медали, в галстуках и в соломенных шляпах, стоя посреди безбрежных полей, напряженно рассказывали о том, сколько центнеров с круга они собираются засыпать в закрома родины — — — подстриженные под современных бандитов солдаты читали письма от родных и близких, а потом отвечали на них в том плане, чтобы те не волновались, потому что Советская армия защитит их от любых происков заокеанской военщины — — — мичманы атомной субмарины пели в кубриках под гитару о девичьих глазах, о которых нельзя позабыть даже в морских пучинах, о соловьиных ночах и о первенцах, что подрастут и, как и героические отцы, уйдут на дно, чтоб нести почетную вахту — — — серьезный космонавт Гагарин, спустившись по трапу, шел по ковровой дорожке к нетерпеливо поджидавшему его Никите Сергеевичу Хрущеву, рискуя наступить на развязавшийся шнурок, и он же, но уже улыбчивый, совершал мировое турне с неизменной гирляндой живых цветов на шее, обласканный восторженной любовью сотен миллионов трудящихся всех стран — — — аккуратно подстриженные советские футболисты забивали голы на чемпионате мира в Англии (из чего Данилов заключил, что никакой Великобритании тогда не было и в помине) и не раздевались при этом, как теперь, а по-мужски пожимали друг другу руки — — — какие-то люди, которых диктор называл “дружинниками”, но без коней, шлемов и мечей, а с повязками на рукавах ходили по улицам и охраняли покой советских трудящихся от тех, кто нарушает нормы социалистического общежития (почему они делали это на улице, а не непосредственно в общежитии, было непонятно) — — — по Красной площади везли огромные ракеты, которые были щитом, защищающим нашу Великую Родину от агрессоров и реваншистов, а потом там же, на Красной площади, шли люди, размахивающие флажками, и эти люди дружно кричали “ура” и “даздраствует”, играла музыка, которую Давыдов прежде никогда не слышал.