Пока стихи живут в ЖЖ или на сайте Самиздат — это форма самодеятельности. В них есть определенное обаяние, доверительность частной беседы — что-то вроде песни у костра, когда исполнителю, не владеющему вокалом и знающему три гитарных аккорда, прощается все просто потому, что сидеть у костра и смотреть на огонь рядом с близкими людьми очень приятно. Другое дело, когда этот же певец выходит на сцену: там счет иной, куда более суровый.
Если стихи выбираются из Сети и выходят на бумаге, отношение к ним тоже меняется, и меняется резко — бумага вещь грубая.
В «Фотосинтезе» стихи даны в обратном хронологическом порядке — от последнего, датированного 3 сентября 2008 года, и до 2005 года. В 2005 году Вере Полозковой было 19 лет. Три года в таком возрасте — срок большой. Первые стихи в книге, вероятно, сильнее и уж точно длиннее.
Как можно было бы охарактеризовать эту поэзию? Это именно доверительный и необременительный разговор, много позитива, никого здесь не грузят. Много Голливуда — буквально сценарные заготовки, например, «Тара Дьюли» — симпатичный, узнаваемый на сто процентов набросок сценария, таких полно. Вообще, писать по голливудским лекалам — очень легко, но так создается не вторичная даже, а третичная реальность, штамп штампа.
Когда Полозкова говорит, она как будто не чувствует сопротивления материала, по ходу текста все можно поменять — строфику, порядок рифмовки. Полозкова пишет рифмованным акцентным стихом, напоминающим раешник или, скорее, рэп.
Но в некоторых стихах настоящее чувство пробивается, и становится человеку не до Голливуда и прочего глянца:
Он ей привозит из командировок
Какие-нибудь глупости: магнит
С эмблемой, порционный сахар,
Нелепое гостиничное мыльце,
<…>
Она его благодарит, смеется.
Она бы тоже что-нибудь дарила —
Оторванную пуговицу, степлер,
Счета за коммунальные услуги,
Просроченный талончик техосмотра,
Зубную пломбу, тест с одной полоской,
Сто двадцать пятый тест с одной полоской, —
Но это далеко не так забавно.
А больше ничего не остается.
У книги два автора. Второй — автор фотографий st1:personname w:st="on" Ольга /st1:personname Паволга. Ее работу я комментировать не буду.
[22] Маком — часть узбекского народного инструментально-вокального произведения «Шашмаком», состоящего из шести макомов. В широком смысле — мотив, мелодия, лад; в переносном — выходка, проделка. (Примеч. переводчика.)
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
«Тарас Бульба»
Фильм Владимира Бортко «Тарас Бульба» вызвал столь бурный резонанс в нашем отечестве, равно как и в независимой Украине, что я, признаться, несколько удивилась. Казалось бы: ну что для современного российского кинозрителя повесть Гоголя? Сто лет не читанная, покрытая пылью классика, которую детям зачем-то вдалбливают в 6-м классе на уроках литературы. Запорожская Сечь со всеми ее войнами и разборками — седая, допотопная древность, Украина — отрезанный ломоть… Но не тут-то было! Люди кино посмотрели, Гоголя внимательно перечитали, причем обе редакции — 1835 и 1842 года, историю вспомнили, оставили по поводу фильма тысячи комментариев в Сети и все со всеми до хрипа переругались.
Виноват в этом, конечно, не Бортко, а Гоголь, создавший такое хитрое зеркало русской жизни, куда в какой год ни загляни — увидишь что-нибудь… изумляющее.
Вот и «Тарас Бульба». На первый взгляд все хрестоматийно просто и ясно. Блистательный патриотический эпос: вольные казаки воюют за веру и справедливость, отец-герой собственноручно карает сына-изменника… Дикий век, дикая воля, могучие страсти. Все залито солнцем или облито сиянием месяца и озарено для контраста грозным светом пожарищ. Все звенит, и поет, и несется, подгоняемое мощным потоком поэтических тропов. Не повесть — песня! Однако, если прислушаться, звучит в этом «красном звоне» какая-то трещинка.
Взять для сравнения «Полтаву» Пушкина. Тут — чистая медь. Пушкин ни минуты не сомневается, что Петр — герой, а Мазепа — обреченный на историческое забвение старый интриган, запутавшийся в собственных жестокости и коварстве. Дело Петра — торжествует. Россия — великая европейская держава, только что победившая «двунадесять языков».