И сегодня, в начале XXI века, режиссер Бортко по заказу государственного телеканала снимает в России духоподъемное патриотическое кино, где диковатые архаические понятия запорожских казаков — суть «наше все», «наше всегда». Больше того, уже и гоголевские запорожцы кажутся нынче слишком уж самовольными и независимыми; их ксенофобия нуждается в каком-то высшем, вечном обосновании, и режиссер более или менее успешно закатывает гоголевских «лыцарей» в родовую, патриархальную почву. В фильме «Тарас Бульба» перед нами не идеология «оторванцев» от рода, свободных искателей славы и приключений, не идеология победоносной европейской державы, не идеология державы советской, суть которой — мобилизовать рабоче-крестьянскую массу и заставить весь мир трепетать. Нет. Идеология заблудившегося племени, которое судорожно цепляется за родовые ценности и обычаи и видит во всех врагов просто потому, что не слишком уверено в собственных жизненных силах.
И что же? Такими нас хотят видеть создатели фильма и руководители телеканала «Россия»? Или мы такие и есть? Как задумаешься — ужас берет. Нет, в гоголевские зеркала лучше все-таки не заглядывать.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДНЕВНИК ДМИТРИЯ БАВИЛЬСКОГО
«Линэйнская трилогия» Мартина Макдонаха в пермском театре «У моста». Постановка Сергея Федотова.
Гастроли пермского театра, проходившие в Центре Мейерхольда, интересны работой коллектива, традиционного по духу (критика в их случае говорит о «провинциальном авангарде»), с жесткой современной драматургией. Пьесы ирландца Мартина Макдонаха — пример того, во что должна превратиться отечественная актуальная драматургия при условии, если ей получится преодолеть родовую травму «документальности».
Нынешний вербатим рифмуется с бурлением сырья «физиологических очерков» 60-х годов XIX века, имевших опосредованное отношение как к литературе, так и к журналистике, однако же породивших чуть позже самых главных (эпических
и глубоких) русских романистов.
Нечто подобное происходило и в драматургии, развивавшейся от жанровых и этнографических зарисовок к созданию сначала социальных типов, а затем уже — символов и символических обобщений. Вот и в современном театре происходят схожие процессы, хотя по большей части не у нас. Тем интереснее опыт отчаянного ирландца, пришедшего на отечественную сцену именно из Перми.
«Красавица из Линэна»
Полку сегодняшних театральных трансвеститов прибыло. После Полины Агуреевой, исполнившей в «Июле» И. Вырыпаева (театр «Практика») роль старика-маньяка, и после «Сони» А. Херманиса («Новый рижский театр»), где главную героиню рассказа Т. Толстой играл Г. Аболиньш, театральная Москва увидела спектакль пермского театра «У моста», в котором роль больной и желчной старухи сыграл замечательный актер И. Маленьких.
Правда, Сергей Федотов поставил «грустную комедию» Мартина Макдонаха «Красавица из Линэна» еще три года назад, это вообще первое исполнение текстов Макдонаха в России, тем более в таком объеме: «Красавица из Линэна» оказывается первой частью «Линэйнской трилогии», показываемой три вечера подряд, поэтому в каком-то смысле пермяков можно назвать пионерами гендерных перевертышей на современной сцене.
Пьесы Макдонаха, стартовавшие в театре Федотова на Северном Урале и уже только потом распространившиеся в столичных театрах (особенную известность получила постановка «Человека-подушки» Кириллом Серебренниковым во МХАТе), предъявляют странный подвид современной драматургии, где внятно рассказанная история тем не менее содержит в себе примеси «драмы абсурда» и коммерческого театра, выворачиваемого наизнанку.
Макдонах делает намеренно «крепко сбитые» опусы, наподобие тех, что так востребованы антрепризами (четкие — петелька-крючочек — диалоги и неожиданные повороты сюжета), внутри которых тем не менее начинает зиять и звучать пустота. Реплики перпендикулярны событиям и действиям персонажей, из-за чего многое уходит в подтекст, а многое вываливается из контекста нарочитым «вскрытием приема».
Как современная фигуративная живопись несет в себе следы небытия абстрактности и потусторонности сюрреализма, так и тут — новая сюжетность впитала в себя не только пунктиры Чехова, но и безъязычие Беккета, абсурдизм «комедии положений» Ионеско и какой-то новой бессюжетности в духе современных экспериментов.