Макдонах описывает и передает скуку и заурядность ирландского провинциального быта, вязкое вещество ожидания и постоянную отсроченность (откладываемость) событий, из-за чего пьеса развивается крайне медленно, а все события происходят в основном в разговорах.
Классическая схема драматургического произведения сохраняется (есть и исходное событие, есть главное событие и неглавные подходы к нему, в наличии и развязка), но она так разреживается, разжевывается и размельчается, что кажется — «жизнь не проходит, но прошла», оставив какое-то вечное, посмертное, тоскливое существование под девизом «Там хорошо, где нас нет».
Депрессивность Ирландии (которая очень хорошо рифмуется с заброшенностью и забытостью русской провинции), из которой все стремятся утечь в Лондон, в Лондон! Или даже дальше — в Бостон! в Бостон! Здесь у Макдонаха появляется явная отсылка к «Трем сестрам» — ирландского образа жизни, детально известного нам еще по джойсовскому «Улиссу», печальный уклад которого, собственно, и является главной темой «Красавицы из Линэна».
Страна, пожирающая своих детей через неуют и дискомфортность существования; гибельность, заложенная в характерах персонажей, не умеющих жить насыщенно и интересно; сами люди, рассматриваемые через увеличительное стекло скепсиса и мизантропии, — все это делает высказывание драматурга острым и современным.
Если не знать очередности, то декорация (подробно обставленная винтажной мебелью комната) и старуха-мужик в парике могут показаться явной отсылкой к уже упоминавшемуся спектаклю Херманиса. Та же подробность воссоздания быта — материального и психологического; та же механичность однажды заведенного ритуала (приготовления еды, просмотра телевизора), подчеркиваемая повторениями одних и тех же фраз, синтаксических конструкций, такое же подробное кружево в разработке мелкой моторики, из которой возникает суть персонажей — одинокой сорокалетней девственницы Морин (М. Шилова) и ее семидесятилетней матери Мэг, которую и играет переодетый и напомаженный мужчина.
Играет он ее весело и остроумно: поедая кашу, причмокивает, кряхтит и трясет подбородком, фразы выковыривает из себя, как комочки из каши. Казалось бы, отвратительное существо, заживающее чужой век, ан нет, есть в этой безжалостной расчлененке и теплые краски, делающие старуху если не симпатичной, то хотя бы вызывающей сочувствие.
Ведь она, через ограниченность и оголенные инстинкты, смогла сохранить себя в этом безвоздушном пространстве, где главным событием является воспоминание десятилетней давности о теннисном мяче, залетевшем в огород и убившем цыпленка.
Немудрено, что дочь старухи Морин дожила до сорока, лишь дважды поцеловавшись с мужчиной, и только теперь получила возможность устроить свою личную жизнь.
Однако вмешательство матери разрушает не только эту призрачную возможность (Макдонах балансирует между придуманным и бывшим на самом деле, так что вполне возможно, что скоротечный роман с Пэйто Дули (В. Ильин) возник в голове у Морин), но и жизнь самой старухи.
У Сергея Гандлевского есть точная строка: «Не потому что слишком добрый, а потому что жизнь прошла...» Драматург Макдонах словно бы продолжает эту мысль: люди злы, потому что жизнь проходит мимо, не оставляя даже иллюзий, цепляйся не цепляйся, все равно тебя ожидает крах — в Ирландии иначе не бывает.
«Грустная комедия» строится из одного только ожидания, из-за крепнущего и постоянно нагнетаемого чувства неминуемого провала, когда люди не способны справиться ни с собой, ни со своим существованием.
Да, это очень интересная драматургия полутонов и плавного разворачивания времени действия, внутри которого время от времени случаются комочки эмоциональных взрывов.
С одной стороны, — коллективное бессознательное, где тонет индивидуальная воля, с другой стороны, — магма повседневного, которую так сложно зафиксировать, удержать, утекающую, в пальцах.
Вещество повседневного сложнее всего организовать в интересный сюжет, вот для чего и нужна интрига с письмом от любовника, которое сжигает старушка.
В «Красавице из Линэна» два состава, и я не знаю, как звучит спектакль, в котором Мэг Фолан играет И. Ушакова, ведь для того, что происходит на сцене, принципиально важным оказывается, что старуху играет мужчина. Именно в этой точке и происходит смысловой сдвиг, делающий бытовую конструкцию принципиально внебытовой, очищенной от социального и выводящей сюжетные коллизии спектакля на бытийственный уровень рассуждения о человеческой природе в целом.