Андрей Окара. Дед Мороз, Демон, Франкенштейн. — «Русский Журнал», 2010, 30 апреля <http://russ.ru>.
«Его [Ленина] культ убьют не противники коммунизма, а равнодушие. В сознании самого молодого поколения он занял место в историческом музее — где-то между Чингисханом, Наполеоном и Гитлером. Разговоры о его выносе / невыносе из Мавзолея уже мало кого возбуждают — агитпроп иногда „включает” эту тему, чтобы отвлечь общественное внимание от реальных проблем. <…> И думаю, это хорошо. Плохо иное — что его культ оказался обратно пропорционален культу Сталина. В Сталине теперь многие вдруг увидели „нулевой километр” — абсолютную точку отсчета, опираясь на которую можно найти новый смысл в собственной жизни, обрести веру и надежду (о любви, разумеется, речь не идет)».
Перевести автора — лучший способ его понять. Интервью с Сергеем Зенкиным. Беседовала Ольга Балла. — «ПОЛИТ.РУ», 2010, 14 апреля <http://www.polit.ru>.
Говорит Сергей Зенкин: «Я все меньше читаю художественную литературу и все больше пишу не о ней, а об истории идей, о теоретических концепциях».
«<…> по моему представлению, современная русская культура сильно замкнута на самой себе. Она слишком мало задумывается о проблемах, которые не имели бы специфически русского характера. Множество интеллектуалов до сих пор топчутся на истоптанной площадке споров о судьбе России. А ведь судьба России зависит от судьбы других стран, других народов, от судьбы мира, и невозможно проецировать на весь мир нашу собственную, довольно специфическую, в чем-то архаичную культурную и историческую ситуацию. Так что я не думаю, что сейчас много кто из отечественных авторов — по крайней мере, из широко известных интеллектуалов, утвердившихся на российской почве, — мог бы быть интересен французам. Французы интересуются — они вообще любопытная нация — нашим теоретическим наследием, наследием общественных наук первой половины ХХ века».
«<…> несомненно, что всякая традиция — для того, чтобы не умирать, не превращаться в музейный экспонат — обязана иметь оппонента. Она должна быть оспариваема, опровергаема — и обновляема. Поэтому теоретический импульс не может исчезнуть полностью. Теория — это не просто общая рефлексия, якобы необходимая для науки. Многие науки обходятся без общей рефлексии — в частности, моя любезная филология. Другое дело, что самой культуре, а не только науке, необходим более или менее радикальный интеллектуальный оппонент. В такой роли должна выступать какая-то новая культурная тенденция, новый культурный дискурс — теоретический, философский, — и не сомневаюсь, что это уже существует и еще себя покажет».
Интервью опубликовано в журнале «Знание — сила» (2010, № 2 <http://www.znanie-sila.ru> ).
Алексей Плешков . Торжество абсурда. К юбилею сериала «Твин Пикс». — «Русский Журнал», 2010, 14 апреля <http://russ.ru>.
«Последней литературной параллелью, которую мне бы очень хотелось провести, является параллель с неоконченными романами Кафки. Как нет необходимости читать окончание кафкинских романов для понимания того, что хотел сказать автор, так нет строгой необходимости в просмотре „Твин Пикса” до самого конца».
Почвенная литература в «беспочвенной» России. «Круглый стол» журнала «Москва». — «Москва», 2009, № 12 <http://www.moskvam.ru>.
Говорит Капитолина Кокшенева: «В. Личутин, В. Распутин, Б. Агеев — буквально последние талантливые дети крестьян в русской современной литературе. Закончилась не просто литературная эпоха — завершилось крестьянское время на Русской земле.
Я понимаю, что звучит это столь же страшно и величественно, как если бы мы были свидетелями переворота истории, ее сумасшествия, когда вместо новой, евангельской эпохи вдруг все повернулось бы вспять — к старому, ветхому библейскому времени».
Говорит Михаил Попов: «Мне представляется так: на „почве” растет древо традиции, на древе традиции вызревают плоды культуры. Но со временем плоды портятся. Древо болеет. Модерн — это невроз традиции. Попытка обрести реальность, избегая реальности. А дальше: постмодерн, распад и гниение. И возникновение новой почвы. И главное, понять, что этот невроз тоже необходимая часть развития традиции, сильная традиция только укрепляется, его преодолев. А наши страхи идут оттого, что мы боимся, полагая болезнь непобедимой».