Вхожу во двор, сейчас через сугроб пойду туда, где чистый снег! Но почему-то посмотрела направо, во двор — и вижу — во дворе Анночка стоит в летнем пальто! Я кричу: “АН-КА!” Она меня видит и бежит ко мне — я тоже бегу — мы прибежали — у нее все лицо в огромных слезах, как будто на нее шел крупный дождь! Я ее хватаю за руки и кричу: “Что случилось?” Она плачет очень несчастно и говорит: “Пришла Даша… сказала, что в последнем подъезде девочку уже одели и посадили в телегу! Она такая счастливая! — Анка трясет мои руки, — у нее Мама умерла, ее посадили в телегу, и она сейчас поедет кататься!!!”
Когда Анка говорит “у нее Мама умерла” — я вздрагиваю! Надо что-то сказать, но я не знаю — что. И я говорю: “А почему ты здесь?”
“Когда Даша рассказала, я сразу оделась и побежала в конец дома, — Анка говорит очень быстро и продолжает плакать, — там девочка сидит в телеге, и стоят люди. Я спросила: можно мне с ней покататься? Они сказали: нет, нельзя! И я пришла к нашему подъезду, стояла и плакала, а потом услышала, что ты меня зовешь. Ну почему они меня не взяли?!.” — Анка еще что-то говорит, но я ее не понимаю, потому что вдруг вижу голову лошадки — она появляется слева — я сразу быстро назад в сугроб, и Анку с собой тащу, и еще второй шаг делаю назад в сугроб вместе с ней.
Мимо нас идет серая лошадка и везет телегу. В начале телеги, подальше от нас, сидит девочка — ей, наверное, тоже года три, она не такая красивая, как Анночка, но очень милая и веселая! На ней много-много тряпок — и так завязано, и так, вместо пояса — веревка, на голове тоже несколько тряпок — из-под них черные кудряшки, черные глаза — она все время поправляет волосы, тряпки, смотрит вокруг и улыбается! У ее ног что-то лежит — я не понимаю — что?! И я смотрю в конец телеги — там лежит длинная тряпка — такой тряпкой Бабушка пол моет. Она что-то закрывает, а у ног девочки тряпка кончается, и там что-то не закрытое тряпкой — серое, непонятное!
Я хочу разглядеть и понять, что это такое? Очень сильно и внимательно разглядываю — вот похоже на закрытые глаза, потом вижу на этом сером синюю полосу — телега уже почти проехала мимо нас, но я разглядела и поняла — это было лицо! Но оно было совсем не похоже на лицо, и я такого лица никогда не видела! За телегой идут люди, их мало, они не разговаривают. Лошадка с телегой заворачивает за угол дома и уезжает. И люди за ней уходят!
Я вместе с Анкой вылезаю из сугроба — она сразу хватает меня за руки и опять начинает плакать и кричать: “Ну почему они меня не взяли? Она такая счастливая! У нее Мама умерла, и она поехала кататься!”
И тут я ужасно рассердилась, свои руки у нее вырвала и кричу: “Ты почему в этом пальто на мороз вышла?! Нам не разрешают в нем зимой ходить!!! Пошли!” — хватаю ее за руку и тащу домой. Она бежит рядом, плакать перестала и удивляется: “Ниночка, я не заметила, что я надела!”
Мы приходим домой, раздеваемся, я говорю Анке: “Иди, садись за стол, а я сейчас чай принесу!” — и иду на кухню — даже руки мыть не хочу! На кухне у плиты стоит Даша. “Чего тебе?” — спрашивает она. “Даша, — говорю, — налейте, пожалуйста, мне два стакана горячей воды”. — “Сейчас! — радуется почему-то Даша. — У меня чайник только что вскипел, пяти минут не прошло!” Она берет наши стаканы, кладет туда наши чайные ложки, наливает воду из большого чайника. Пар идет — значит, вода очень горячая, нести будет трудно — но я умею носить! Я еще ни разу не обожглась и не “ошпарилась”! Я хочу взять стаканы, но Даша вдруг пугается и говорит: “Ну куда ты, это ж кипяток! — берет стаканы, несет в нашу комнату, ставит на стол и спрашивает: — А пить-то с чем будете?” — “С каплями, — говорю, — Бабушка их в аптеке покупает!” Даша качает головой, морщится и уходит.
Мы пьем чай с каплями — очень вкусно! Тепло! Я смотрю на Анночку и думаю — наша Мама не умрет НИКОГДА!!!
ОДИН РАЗ
“Ты Москву вспоминаешь?” — спрашивает меня Эллочка. “Нет, — говорю, — не вспоминаю”. — “Не вспоминаешь?!” — Она так удивляется, что даже голову кривую не делает. “Тебе здесь хорошо?” — спрашивает. “Хорошо!” — говорю. Эллочка опускает голову вниз — она всегда так думает — потом поднимает и говорит: “Ты, наверное, забыла наш дом, наши игрушки… столовую… ты просто забыла!” — “Не забыла, совсем не забыла!” — Я даже обиделась, потому что я уже большая, мне пять лет, и я все помню! “Ну какие вот у нас игрушки… любимые?” — Она так строго спрашивает, и глаза у нее совсем непонятные! “У меня Барбос, — говорю, — у тебя Тигренок, у Анночки Утенок Тим, моя пушка, твой корабль, танк, наша железная дорога, кубики, барабан… машина педальная!” — “А ты вспоминаешь, — говорит она, — как мы играли, как пели, наши праздники! Вспоминаешь?!”