Станислав Львовский. Премия “Поэт” присуждена Виктору Сосноре. — “ OpenSpace ”, 2011, 15 апреля <http://www.openspace.ru>.
Говорит Валерий Шубинский: “Соснора был единственным за все время существования советской литературы писателем, по крайней мере единственным поэтом, вполне, до конца эстетически состоявшимся в ее границах (не в формальном, бытовом смысле, а в эстетическом, ментальном), а потом эти границы разорвавшим, ушедшим за них целиком и полностью. Говоря конкретнее, „Январский ливень” и самые ранние стихи из „Всадников” (включая знаменитую „Смерть Бояна”) — это стихи хорошего советского поэта „левого” толка, удачливого соперника Вознесенского, продолжателя Мартынова и Кирсанова, протеже Асеева. И вдруг где-то около 1962 года происходит прорыв/взлет/падение в бесконечные засловесные пространства, гибкую и гулкую точную неточность. В мир, куда многие мучительно пробивались — а этот залетел на волне старомодного байронизма, сам, кажется, того не желая: в том мире, мире любимых и чтимых Мартынова и Асеева, у него все было хорошо. А сюда, в мир лирической свободы, начинающийся с „Последних песен Бояна”, с „Китежа”, он долетел сквозь ледяную и огненную стену с обгоревшими перьями, с надломленным крылом, с чуть надорванным голосом. Легко и приятно видеть в его бешеном своеволии по отношению к миру и языку „авангард”. Но, может быть, колдун поневоле чувствует: без этого искажения пространства и времени под себя он упадет и разобьется. Другое дело, что лучшие стихи Сосноры — те, где это напряженное колдовство едва заметно (хотя все же заметно). Этих стихотворений достаточно для нашей долгой любви. Поэт, написавший „Латвийскую балладу”, „Хутор у озера”, „Дождь-декабрь”, „Семейный портрет”, большую часть тех же „Последних песен Бояна”, — классик. И если написание этих стихотворений требовало некоторого количества шлака — что ж, таков производственный процесс”.
Александр Мелихов. Идея против протеза. — “Известия”, 2011, на сайте газеты — 20 апреля <http://www.izvestia.ru>.
“<...> человек трезвыми глазами на жизнь смотреть не может — слишком она страшна и скучна, если вглядеться в нее с холодным вниманием. И прежде люди опьянялись средствами культуры — воодушевляющими выдумками. Именно культура доставляла человеку захватывающие переживания, наполняла его жизнь смыслом и красотой, защищала от чувства бессилия и заброшенности. Но когда в погоне за практичностью человек уничтожил все красивые сказки, он остался наедине с устрашающей наготой жизни и начал „добивать до нормы” психоактивными препаратами. Наркотики пытаются выполнять ту функцию, которую в обществе прежде выполняла культура, подобно тому как протез пытается взять на себя функции утраченного органа. А потому, удаляя протез, необходимо бороться с экзистенциальным кризисом, восстанавливать ощущение красоты и значительности мира, в котором мы живем”.
Олеся Николаева. Меньше чем поэт. — “Итоги”, 2011, № 18 <http://www.itogi.ru>.
“Сегодня поэт — скорее одинокий мыслитель, который пытается выявить скрытые смыслы в реалиях современной жизни. Истинных ценителей у такого поэта, конечно, немного, это круг избранных. Но не зря же существовала традиция, которая в сегодняшнем демократическом контексте, быть может, прозвучит неполиткорректно: противопоставление поэта и толпы. Она идет от Вергилия, который сказал: „Прочь, непосвященные!” А Гавриил Державин перефразировал его: „Прочь, буйна чернь, непросвещенна...”. Пушкин, как вы помните, тоже высказался на тему поэта и толпы. Настоящая поэзия во многом так и осталась достоянием культурной элиты, которая живет вопреки правилам, навязанным ей социумом, модой, обстоятельствами, массовой культурой. Эта проза легко подстраивается под стереотипы масскульта, а из поэзии эти направления просто уходят в эстраду, в тексты популярных песен”.