“Кто-то может усмотреть в жизни Уильяма Блейка достаточно пафоса и скорби, чтобы назвать ее трагедией. Но самому ему жизнь представлялась иначе: скорее, как воплощение одного из его видений, как ожившее искусство. Потому, возможно, будет уместно завершить наш рассказ о Блейке как человеке одним из его лучших неопубликованных описаний — „Зададимся вопросом: ‘А что, когда встает солнце, разве не видишь ты круглый огненный диск, нечто вроде гинеи?‘ О нет, нет, вижу я сонмы небесных ангелов, распевающих: ‘Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель‘””.
Этот специальный номер “ИЛ” посвящен “старой доброй Англии”.
Джон Бетджемен. Стихи. Перевод с английского и вступление О. Мишутина. — “Иностранная литература”, 2011, № 3.
“Важной особенностью поэтического метода Бетджемена является амбивалентность отношения ко многим явлениям. Религия, патриотизм, прогресс рассматриваются им стереоскопически, в перекрестных лучах любви и ненависти. <…>
В 1969 году поэт получил рыцарское звание и стал сэром Джоном Бетджеменом, а в 1972-м, после смерти Сесила Дэй-Льюиса, был назначен поэтом-лауреатом. В последние годы жизни общественная и литературная деятельность Бетджемена была практически сведена на нет болезнью Паркинсона.
Могила поэта находится на кладбище церкви Святого Энодока в деревне Требетерик, графство Корнуолл. Празднование столетия со дня рождения Бетджемена в 2006 году показало, что на сегодняшний день он понятен и близок англичанам как мало кто из современных литераторов”.
В красном глухом городке по садовой тропинке
Выйдешь к шелковице с охристо-бурой корой,
Ляжешь на землю и станешь смотреть на крупинки
Тутовых ягод, нагретых вечерней жарой.
Сливы подставят свои загорелые спинки;
Воздух наполнится мошками и детворой.
Musca domestica (муха домашняя), ради
Тутовой тени оставив качели лучей,
Недоуменно повиснет на липкой преграде,
Сотканной в кроне одним из туземных ткачей.
Ни безнадежной борьбы, ни по жертве-награде
Сшитого савана взгляд не оценит ничей.
Кто мне расскажет, в какой захолустной больнице
Ждет меня койка над гулкой паркетной корой,
Что под ногами дежурных сиделок лоснится?
Стану ли, на простыне извиваясь сырой,
Криком кричать, или мне напоследок приснится
Воздух, наполненный мошками и детворой?
(“Провинциальная больница”)
Герман Баканов. Огненные годы. Предисловие и публикация Татьяны Бакановой. — “Бельские просторы”, Уфа, 2011, № 5 <http://bp01.ru> .
Бесценные воспоминания фронтовика, оборонявшего Севастополь. В почти безнадежном бою за Херсонесский мыс он был ранен; оглушенный, попал в плен. Перед тем страшная сцена: офицер, не успевший эвакуировать семью, убивает жену с трехлетним ребенком и кончает с собой.
Сергей Гандлевский. Заметки о Льве Лосеве. — “Знамя”, 2011, № 5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“<…> авторское самообладание у него было нечастое для нашего нервического цеха. Петр Вайль рассказывал, что однажды в Нью-Йорке на выступлении Лосева в зале сидело всего четыре человека: Вайль с женой и Генис с женой. Лосев уважительно и невозмутимо отчитал всю программу, после чего повел приятелей в ресторан — обмывать свой „триумф”.
Я не стану описывать злосчастный приезд Лосева в Москву — он сам описал его с дневниковой скрупулезностью, и я опасаюсь принять его воспоминания за свои. Добавлю только, что во время сборов в Переделкине на поиски могилы поэта Владимира Лифшица, отца Лосева, я отговорил Лешу обувать привезенные им из-за океана душераздирающие какие-то жюль-верновские „калоши” с чулками-голенищами по колено. И напрасно: мы вывозились с головы до ног в апрельской глине, пока битых два часа искали и не нашли на скользких кладбищенских склонах отцовское захоронение. К слову сказать, Лёша до старости был любящим сыном, и его, думаю, не могло не расположить ко мне, когда я как-то прочел наизусть несколько строк из „Отступления в Арденнах” В. Лифшица, запавших мне в память смолоду”.
К слову, могила В. Лифшица впоследствии нашлась (ее почти случайно обнаружили сотрудники одного из переделкинских музеев). Льву Владимировичу отправили по “электронке” фотографии отцовского надгробия — он был чрезвычайно рад.