Сергей Кургинян. Сад ветвящихся троп. — “Россия ХХI”. Общественно-политический и научный журнал. 2003, № 2 < http://www.russia—21.ru > <http://www.kurginyan.ru>
“<…> входить теперь больше некуда . Путин, как и Ельцин, как и Горбачев, хотел ввести страну в некую успокоенность и устаканенность большого западного мира и большого западного Проекта. И можно было спорить, стоит ли туда входить. И в какой именно подвал этого — другими построенного — дома нас введут. <…> Но теперь-то где тот дом, в который надо заходить?”
“Европа — такая, как она сегодня есть, — прежде всего хочет объединяться с исламом. Объединенная Европа — это исламский проект. Это 200 миллионов эмигрантов, которые въедут в Матушку за пару десятков лет. <…> Вот вам и мирный захват Европы. Вот вам и лопнувший пузырь некой западности. Вот вам и исчерпанность этой западности. Вот вам и ее сладострастие, ее влечение к „восточной самости”. У этого длинная история. От тамплиеров можно начать или даже ранее”.
“Именно СССР нес в себе заряд молодой, во многом варварской новой западности. И именно она была сутью той формы, которая именовалась коммунизмом. Уничтожение этой формы и этой сути (и, конечно, сразу связанного с этим проектом государства — кто хотел отделить одно от другого, был просто безумцем) означало гигантский триумф фундаментально антизападных сил. Сил, враждебных сути Запада — всему тому, что он нес в себе в виде исключительной в истории человечества воли к свободе, к торжеству личностного начала”.
“Я с отвращением отношусь к миру Запада, в котором есть только одна альтернатива — между войной цивилизаций и глобализмом. Но западный мир — мой мир. Я ощущаю его исчерпанность как личную трагедию. Но это моя трагедия. Быть внутри и любить — это разные вещи. Я не люблю это, но я нахожусь внутри. И, находясь внутри, вижу, как это гибнет”.
Александр Кушнер. Счастье опирается на топографию. — “Время MN”, 2003, 30 апреля.
“Так что напрасно, по-моему, Анна Ахматова считала, что Литейный „опозорен” модерном. Чем он опозорен — так это Большим домом, ленинградским ГБ. Это мое самое нелюбимое место в городе — угол Шпалерной и Литейного; ужас по-прежнему исходит от этого дома...”
“Вообще жизнь в Петербурге требует мужества. Во-первых, вечно мрачная власть, во-вторых, невский ветер, дождь, снег, черный декабрь, январь — расплата за белые ночи. И все то гоголевско-достоевское, что нас мучит. Иногда думаешь: прорвался бы Петр в Крым, построил бы столицу на Черном море, как было бы хорошо...”
См. также: “Питер находится в таком трагическом упадке, что у меня возникло предложение перенести празднование его 300-летия в Москву”, — говорит Андрей Битов в беседе с Сергеем Шаповалом: “Независимая газета”, 2003, № 100, 23 мая <http://www.ng.ru>
Ян Левченко. И снова падающий камень… — “Русский Журнал”, 2003, 13 мая <http://www.russ.ru/krug/kniga>
“Гений отточенной фразы и автор бездарных книг о Толстом, Достоевском и детской литературе, Шкловский был контрабандистом и спекулянтом, разменявшим передовую науку на поденную критику и второсортную беллетристику (см. его книгу о Марко Поло или позорный „Рассказ о Пушкине” 1937 года)”.
Инна Лиснянская. “Заповеди чту, избегаю правил”. Беседу вела Ольга Соломонова. — “Труд-7”, 2003, № 87, 15 мая <http://www.trud.ru>
“Огорчают прежде всего бедность большинства населения, чудовищная пропасть между богатыми и бедными и общая бездуховность”.
“А мемуарная литература зачастую интересна читателю, думаю, потому, что он, утрачивая какие-то свои ценные духовные качества, вдруг видит: ага, и этот вот писатель или артист тоже грешен — один был гомосексуалист, другой — картежник, третий — пьяница. И этим себя утешает...”
“Семен Израилевич [Липкин] переводил с наслаждением. Это я не любила переводы — бросалась на подстрочник как на врага, но чтобы побежденный в итоге выглядел красиво”.
Ирина Маленко. “Освобожденные”. — “Левая Россия”, 2003, № 12 (88), 9 мая <http://www.left.ru>
“Когда-то, в детстве, по фильмам о войне, немецкий язык казался мне грубым и угрожающим; все мы знали слова „xaйль” и „хенде хох”... Сегодня немецкий стал для меня обычным языком, таким, как многие. А вот от американского нагло-громкого „кваканья”, от их булькающе-высокомерного английского, который, по их мнению, обязаны понимать все люди в мире, у меня все переворачивается в душе от отвращения…”