“Надо бы нам встрепенуться, господа. Свет более не исходит с Запада. Свет уже здесь”.
Антонина Пирожкова (Витон, США). Неизвестный рассказ И. Бабеля — “Вопросы литературы”, 2003, № 2, март — апрель.
“<…> безусловно написан И. Э. Бабелем, хотя я и не отношу его к лучшим рассказам”. Тут же и сам рассказ — “Кольцо Эсфири”.
Игорь Пыхалов. Поминая Сталина. — “Спецназ России”. Газета ассоциации ветеранов подразделения антитеррора “Альфа”. 2003, № 4 (79), апрель <http://www.specnaz.ru>
Говорит иеромонах Евстафий (Жаков), настоятель храма святых апостолов Петра и Павла в Знаменке, по образованию врач, кандидат философских наук: “У меня было два отца (кроме Отца Небесного): один отец — это мой отец по плоти, а другой отец — это отец народов, который был строг, который судил, который, может быть, ошибался, но который все равно тем не менее имеет для меня высокое имя моего отца как отца моей страны. <…> Я поминаю Иосифа Виссарионовича Сталина на всех службах, где это уместно, особенно в те дни, когда он умирал, в день его рождения, в те дни, когда он праздновал общую Победу нашего народа”.
“<…> нет худшего наказания для православного человека, чем лежать в Мавзолее. Сводя счеты с трупом Сталина, пигмей Хрущев руками своими совершил дело Божье, он помог Сталину после своей смерти обрести достойный покой”.
“Сталин — это был своеобразный синтез, если говорить гегелевскими терминами, это было то великолепное окончание вот этого самого пути от слабого Николая II, который обречен быть слабым по произволению Божьему, этого как бы сильного Ленина, который обречен быть сильным потому, что Господь попустил его силу, и наконец Сталина, который вобрал в себя и Православие Николая II, и власть императора и оказался тем человеком, который вывел нашу страну на тот путь, идя по которому мы наконец можем вновь, как мне кажется, стать истинной православной монархией”.
“Смертную казнь надо вводить немедленно. Если не ввести смертную казнь в отношении одного наркоторговца, то это значит, что послезавтра этот наркоторговец убьет своим товаром сотни или тысячи людей. Поэтому надо взять на себя этот грех убийства с тем, чтобы не взять на себя грех потакания многократным убийствам тех людей, которые были убиты благодаря тому, что не было произнесено достойного приговора над тем, кто действительно заслужил смерти своей. Людям вроде наркоторговцев и серийных убийц-маньяков надо дать возможность, чтобы они быстрее прекратили свой греховный путь на земле, чтобы они убили как можно меньше людей, чтобы они своим зельем поставили в наркотическую зависимость как можно меньше людей. Это помощь им, их душе. Ведь если этих преступников убить сегодня — это значит, что они завтра не совершат то, что они совершили бы, если их оставить в живых. Поэтому я считаю смертную казнь актом высокого гуманизма”.
Радость преодоления. — “СП-Культура”. Специальный выпуск газеты “Северная правда”. Кострома, 2003, № 56, 21 марта.
Фрагменты юношеских дневников костромского прозаика Владимира Григорьевича Корнилова (1923 — 2003), относящиеся к 1935 — 1945 годам. На фронте он, двадцатилетний лейтенант, потерял обе ноги.
Геннадий Райков, Валерий Гальченко. Свобода для человека или человек для свободы? Народная партия предлагает проект радикальной конституционной реформы. — “Независимая газета”, 2003, № 91, 13 мая <http://www.ng.ru>
“Будучи последовательным осуществлением ультралиберальной идеологии, согласно которой только свободы и права являются „непосредственно действующими”, наша [нынешняя] Конституция, во-первых, антиконституционна! Она сама нарушает ст. 13-2 Конституции, согласно которой „никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной”. В упаковке Основного закона обществу навязывается доктрина, основными чертами которой являются нравственный релятивизм, „методологический индивидуализм”, элиминация понятия „социальное” (а вместе с ним категорий солидарности, общественного блага, общественного долга, служения) и как следствие признание обмена (=торга) единственной формой социальной интеграции”.
Евгений Рейн. Поэзия и “вещный” мир. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, № 231.
“Интересно, что максимально Мандельштам провел этот принцип во второй своей сталинской эпопее, в том, что называется „Одой Сталину”. Когда он в ссылке стал писать стихи о Сталине, которые по заданию были панегирическими, он, естественно, попал в некую „рассечку” между абсолютно ангажированным заданием и своей поэтической сущностью. И он прошел как бы по биссектрисе, по средней линии. Да, он хотел возвеличить Сталина: „Мне хочется сказать не Сталин — Джугашвили... ”; но тут же у него вдруг возникают какие-то опять вечные образы. Его Сталина окружают бугры голов — с одной стороны, это, конечно, депутатские головы каких-то партийных съездов, но вместе с тем „бугры голов” имеют грандиозный куст ассоциаций. Это какие-то чудовищные отрубленные головы, результат всякого палачества, и вообще пейзаж ужасный, инфернальный и грубый”.