Надо ли напоминать, что автор — известный (и любимый вашим обозревателем) литературный критик?
Ольга Седакова. Сила присутствия. — “Континент”, № 115 (2003, № 1).
О книге: Антоний, Митрополит Сурожский. Труды. Составитель Е. Л. Майданович. М., “Практика”, 2002, 1080 стр. (!).
“В те годы, когда слова митрополита Антония и сам он появились перед московскими искателями православия, нельзя сказать, чтобы мы были готовы к такому повороту дела. Многие тогда думали, что все дело в знании: надо поскорее и поточнее узнать, как правильно все делать, сколько раз, как именно. На одной из встреч кто-то характерным образом спросил Владыку: „Сколько раз в день нужно читать ’Отче наш’?” И услышал — со ссылкой на кого-то из подвижников — что человек, один раз в жизни в самом деле призвавший Господа, уже не погибнет. Такая мера обескураживала”.
Константин Сигов. Письмо в Иерусалим о “Северном кресте”. Вместо предисловия к публикации стихотворений Вадима Гройсмана. — “Егупец”. Художественно-публицистический альманах. Киев, 2003, № 11 <http://judaica.kiev.ua>
“Вчитавшемуся в этот странный перекресток становятся внятны смесь боли, юмора и песенной, истовой интонации. Внятна невозможная возможность в старом городе Иерусалиме
Встать под мозаики и фрески,
Поднять десницу, как в бою,
Перекрестить свой лоб еврейский
И грудь еврейскую свою.
И после мора, глада, труса,
Вражды и казни роковой
Ко гробу Господа Иисуса
Припасть холодной головой.
Скорбями, горем очищенным, — тихо очам открывается дверь в Дом”.
Никита Струве. К 150-летию кончины В. А. Жуковского (1783 — 1852). — “Вестник РХД”, № 185 (2003, № 1).
“В предыдущей передовице мы сожалели, что 150-летие смерти Гоголя было слабо отмечено в России. Что же сказать тогда о 150-летии его друга, наставника и помощника Василия Жуковского, старшего на 26 лет, одарившего его в письмах нежно-шутливым прозвищем „Гоголек”? <…> А в жизни их соединяла подлинная, по-разному проявлявшаяся тяга к святости. <…> Трудно найти у кого-либо более высокое представлениие о поэзии, чем у Жуковского: как он писал, она есть „Бог в святых мечтах земли”, он первый определил ее прилагательным „святая”, позже подхваченным Боратынским, — до Тютчева сказал, что „лишь молчание понятно говорит”. <…> Удивительны „его готовность к моральным лишениям, страданиям, мысль о закономерности утрат” (И. Семенко). Считая, что в жизни „все или жертва, или губитель”, он сам безропотно склонялся к жертве, ради мира пожертвовал невестой, ради жены-немки — родиной”.
Д. О. Чураков. “Третья сила” у власти: Ижевск. 1918 год. — “Вопросы истории”, 2003, № 5.
Автор пишет, что политика таких правительств изучена существенно хуже, чем деятельность и большевистского, и белых правительств: “Это проявилось в том, что российские и зарубежные авторы в своих работах заимствовали не только аргументы, но и язык героев своих исследований. Отсюда проистекали „кулацкий мятеж”, „бело-учредиловцы”, „белые банды”, а также „интернационалистский сброд”, „красные палачи” и многое другое”.
После обилия цифр, имен и цитат из документов следует вывод: “Ижевские рабочие проявили незаинтересованность как в белом, так и в красном режиме. Вместе с тем опыт правления в Ижевске „третьей силы” показал, что демократическая власть в тех условиях была реальна только в виде „демократической диктатуры”, которая по своим методам и средствам осуществления политики мало чем отличалась и от большевистской, и от военной диктатуры. Развиваясь в этом направлении, политическая линия „третьей силы” ижевских социалистов была если и не исчерпана, то сильно дискредитирована. Демократические лозунги без демократического наполнения не могли убедить в своей справедливости и полезности людей, поглощенных прежде всего решением сложной задачи — выжить в условиях полного развала и разорения. Не случайно поэтому, что в конечном счете повстанцам пришлось выбирать между Москвой и Омском: Гражданская война навязывала свои законы; оказалось, что у баррикады могут быть только две стороны, а стоящие посередине оказываются под перекрестным огнем”.