Выбрать главу

— Какой-то упрямый хохол сидит, — сказал мой товарищ. — Не мы одни дураки.

На Картулях с давних пор рыбачат шахтеры с Донбасса да Ростовской области. Всех их беззлобно именуют хохлами. Приезжают они надолго, ставят палатки, живут. Но обычно по теплому времени: август, сентябрь. А этот припозднился.

Проплываем мимо. Рыбачок наш сидит словно врытый, накрывшись большим плащом.

— Клюет? — спросил мой товарищ.

— Нет.

— А с утра клевало?

— Не шевельнуло.

— А чего сидишь?

— Куда спешить...

Мы поднимались выше, и помаленьку, в мелком дожде ли, бусе, нахохленная фигура рыбака стушевалась, пропала.

Грибов оказалось много. В приречных дубняках, тополевниках было светло от желтой и рыжей листвы, еще не отгоревшей. Хмарь да морось остались на воде, на берегу. Резали грибы и резали, мешок, другой, третий. В дубняках рядовка была темной, словно дубовая кора, а в зарослях тополей да кленов желтела яркой праздничной тропкой, уводя в глушь.

Грибов мы набрали и поплыли вниз в пригруженной лодке. Все такая же погода стояла: туманец да мелкий бус. А наш рыбак по-прежнему сидел в лодке, накрывшись брезентовым плащом. Мы его не затронули, проплыв мимо.

Что клев, что рыба... Осень, река — и покой в мире, в душе. Душа ведь не дремлет. И хорошо здесь думается. Никто и ничто не прервет, даже не заденет долгие нити раздумий: о прошлом, о будущем, о жизни своей и чужой и, конечно, о том великом, что теперь окружает, подступая все ближе и порой раскрывая свои вечные истины, суть которых проста и оттого неподвластна уму человеческому. Разве что малым детям да мудрецам. Но кто им верит...

Возбудитель праха

Кенжеев Бахыт родился в 1950 году. Окончил МГУ. Автор девяти сборников лирики и пяти романов, выходивших в США, России и Казахстане. Лауреат нескольких поэтических премий. Живет в Москве и Монреале.

                           *      *

                              *

Средняя полоса России. Декабрьская ночь долга

                               и подобна собачьей похлебке из мелкой миски.

Сколько хватает взгляда — снега, снега,

                               словно в песне военных лет, словно в твоей записке,

по мировой сети пробирающейся впотьмах

                               в виде импульсов, плюсов, минусов, оговорок.

Разумеется, ты права. Мы утратили Божий страх.

                               В нашей хартии далеко не сорок

вольностей, а восьмерка, уложенная, как фараон,

                               на спину, забальзамированная, в пирамиду

встроенная, невыполнимая, как резолюция Ассамблеи ООН.

                               Мне хорошо — я научился виду

не подавать, помалкивать, попивать портвей.

                               А тебе? Мерзлое яблоко коричневеет

на обнаженной ветке. Запасливый муравей

                               спит в коллективной норке и если во что и верит —

то в правоту Лафонтена, хрустальную сферу над

                               насекомыми хлопотами, над земною осью,

поворачивающейся в космосе так, что угрюмый взгляд

                               мудреца раздваивается. Безголосье —