Процесс конструирования искомого образа хорошо иллюстрирует эволюция Бабановой: еще в середине 20-х, пока человека труда не придумали, она играет эротических девчонок “с разложением”, ослепительных шансонеток, а уже в 1931-м ровно с тем же молодым задором — колхозницу Машу в “Поэме о топоре”. Я припомнил эту метаморфозу, когда во второй половине 90-х постсоветская элита начала заигрывать с народом, предложив ему для начала серию фильмов “Старые песни о главном”. На телеэкран выскочили непластичные тетки в возрасте и одновременно предъявили то, что у безукоризненно пластичной и музыкальной Бабановой было в порядке поступления, по очереди и — естественно! — на другом художественном уровне: этот вот нэпманский угар 20-х плюс заложенную в самих “старых песнях” пролетарскую семантику 30 — 50-х. Стало понятно, что страна стремительно пробегает краткий курс истории СССР (есть в биологии что-то подобное про соотношение онтогенеза и филогенеза). То есть тут не злой умысел и цинизм дядек из телевизора, но объективный процесс, конвульсия. Чуть позже к темам “обаятельное разложение” и “труд” присовокупили тему “патриотизм”. Несмотря на имитацию перемен, страна сохраняется в прежней семантической нише. У нее нет новых образов. Она истерично перебирает старые, смешивает их, снижает, профанирует, дискредитирует, лишает даже статуса исторического свидетельства. Страна толком не описана и не понята. Ярлыки вроде “социализма” и “тоталитаризма” недостаточны, не работают. Все это имеет прямое отношение к художественной культуре, к кино.
(7) Под чутким руководством Никиты Михалкова молодой режиссер Филипп Янковский экранизировал один из лучших романов Бориса Акунина “Статский советник”. Получилось очень плохо. Отмечу лишь один момент. На роль Фандорина выбран настоящий актер — Олег Меньшиков. Однако сюда Меньшиков решительно не подходит. Меньшиков — антропологический эквивалент позднего СССР в его интеллигентском изводе. Лицо той эпохи, когда стиляги трансформировались в лавочников и принялись готовить переворот в свою пользу. Меньшиков из них, из стиляг. Эдакий законченный либерал (в смысле — моя свобода любою ценой!). В 80-е я встречал таких даже в Туле. Им все не нравилось, они ни за что не желали отвечать, были полны презрения и желчи. Их девизом было: “Где бы ни работать, лишь бы не работать!” Ну, раз нет настоящей свободы, то, конечно, остается отдыхать, портить вещи.
Напротив, Эраст Фандорин — это воплощенная греза Макса Вебера, наполненный до краев сосуд с протестантской этикой. Фандорин — трудяга. А не балбес. Фандорин — лишь во вторую очередь человек ума. В первую — человек дела, герой капиталистического труда: “При распределении „ролей” господин Пожарский оставил меня б-без дела. А сидеть сложа руки я не привык”. Протестантская идея мирского служения, плавно переходящая в “мирской аскетизм”; максимы капиталистической повседневности, обусловленные этическим кодексом строителя капитализма, — все это сформулировано Вебером примерно в те же годы, когда реализует свои лучшие качества зрелый Эраст Петрович. Рационализация вплоть до полного освобождения от Бога. “Расколдованный мир”, где не суждено реализоваться никаким магическим поползновениям, где человеку труда Фандорину — все ясно. Почти все доступно и подвластно.
Литературовед и заядлый театрал Павел Громов обмолвился об одном из моих любимейших актеров: “Гари Купер — значительнейший актер, с ним тема труда как человеческая неотъемлемая тема, иначе невозможно играть современного человека ХХ века. Это в любом случае трудовой, я считаю, человек. Эмма Бовари и Анна Каренина невозможны”. В том, вероятно, смысле, что исполнители в режиме “праздность” выглядят в современном кино фальшиво. Наше нынешнее “барство дикое” в пику прежней гипертрофии труда упорно заказывает томность, манерность, бездеятельность. И напротив, американское кино 30-х, украшенное, кстати, не одним лишь Гари Купером, было заказано людьми, пострадавшими от Великой депрессии, от голода с тоскою и желавшими поэтому строить и месть, работать и созидать. Конечно, и зарабатывать — но честно, но прозрачно! Идеальный Фандорин — это именно Гари Купер. Меньшиков как образ, как символ — это обаяшка, отвлеченный иронист, причина и цель безмозглой перестройки.