Сергей Вагин. “Темное пятно” в биографии. — “Москва”, 2005, № 4 <http://www.moskvam.ru>.
“Так мы оказались в лагере для восточных рабочих в Рурской промышленной области Германии. <…> Лагерь находился на окраине небольшого городка Штерграда (в русском произношении). На свалке неподалеку постоянно что-то горело, распространяя такой отвратительный запах, что он преследует меня до сих пор. Место болотистое, низина. Бараки ограждены тремя рядами проволоки. При входе в лагерь стояло большое строение, где находились охрана и служебные собаки. Вышек по углам лагеря не было, но собаки ночью бегали между проволочным заграждением. В самих бараках была система типа купе, двухъярусные нары. Эти купе были отделены друг от друга фанерными листами. Купе справа и слева по коридору. В барак-столовую мы ходили есть, часть этого барака занимал медпункт. Рядом с нашим лагерем находились еще два лагеря военнопленных — американцев, англичан и французов. Нам выдали спецовки с нашивками „OST” („остарбайтер” — восточный рабочий). Деда определили рыть траншеи для бомбоубежища; тетя Наташа работала на заводе, возила тележки со стружками — отходы от станков, на которых вытачивали стаканы для снарядов; бабушка работала в швейной мастерской”.
Эдуард Володарский. “В основе драматургии лежит детектив”. Беседу ведет Жанна Васильева. — “Искусство кино”, 2004, № 12.
“У меня был смешной случай [в 70-е годы]. Раньше в Рузе каждый год проходил театральный семинар. И вот как-то меня назначили одним из мастеров этого семинара. <…> Я прочитал список семинаристов и вздрогнул: там значился Виктор Астафьев. Я говорю: „Братцы, а чему я буду его учить? Это выдающийся писатель. Господь с вами”. Мне объясняют: он сам попросился. В общем, приехал я в Рузу. Познакомился с Астафьевым. Он дал мне пьесу, которую сделал по своей повести. Я сначала прочитал повесть. Очень хорошая повесть. Замечательная. А пьеса… Если бы не стояла фамилия — Астафьев, я решил бы, что ее писал человек, впервые взявший в руки перо. Я боялся с ним встречаться, разговаривать, но он оказался мужиком очень контактным, умным и веселым. Я съездил в Москву и привез ему сборники пьес Осборна, Миллера, Сартра, Ануя, Уильямса… Он несколько дней вообще не выходил из своей комнаты — читал. (Семинары тогда шли долго, по месяцу.) Потом вдруг появился вечером с бутылкой водки, пришел, сел. Очень довольный. Когда мы выпили, я говорю: „Прочитали пьесы? ” — „Прочитал, — отвечает. — Интересно ужасно. Слушай, но это же другая профессия””.
Лариса Вольперт. Просьба с гауптвахты. М. Ю. Лермонтов и роман Альфонса Карра “Под липами”. — “Вышгород”, Таллинн, 2004, № 5-6.
“Роман А. Карра „Под липами” ( „Sous les tilleuls”, 1832), имевший при появлении шумный успех (через месяц потребовалось второе издание, прижизненных было около 40), — типичный образец массовой литературы”.
Ольга Газизова. Восстание холопов. — “Топос”, 2005, 29 апреля <http://www.topos.ru>.
“В общем, мне странно. Просто странно. Странно, как человек может находить удовольствие в нескончаемой глумливости, последовательно, изощренно и изобретательно искажая замысел Творца о самом себе и с удивительным упорством полагая на это всю свою жизнь. <…> „Где, отчего разлад возник?” — упорно задаю я себе этот вопрос, на который нахожу только такой, самый общий, ответ: люди не знают, зачем они живут, — ни вообще, ни в частностях. А не знают они этого потому, что заражен системным вирусом сам по себе механизм воспроизводства и поддержания традиции и соответственно ее передачи, то есть в широком смысле — репродукции. Человеку уже нечего передавать своим детям, нечего репродуцировать: пока по инерции еще воспроизводится только внешняя, физическая, матрица. А если передавать, репродуцировать нечего, то общество переходит на производство и потребление суррогатов, чем, строго говоря, и объясняется наличие и распространение порнографии в самом широком смысле — и словесной, и зрительной, и мировоззренческой”.