Ср.: Виктория Сергеева, “Мир на пути к отмене смертной казни”; Александр Бикбов, “Личное дело декана” — “Неволя”, 2005, № 2 <http://index.org.ru/nevol>.
До конца года “Новый мир” планирует напечатать статьи Елены Ознобкиной и других авторов о смертной казни.
Фаст-фуд в культуре. Беседа с Александром Долгиным о рынке и искусстве. Беседу вела Майя Кучерская. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 3 мая <http://www.polit.ru>.
Говорит президент фонда “Прагматика культуры” Александр Долгин: “Экспертные инстанции не справляются с валом. <…> Производство культуры [сейчас] машинное, конвейерное, а аттестация ручная. Эксперт должен прочесть много произведений на очень высоких скоростях и выдать рекомендации. Однако творцы-производители, понукаемые бизнесом, пишут быстрее, чем критики читают. Потребителю чрезвычайно сложно опознать „своего” эксперта среди тех, кто работает в режиме „культурных хроник”. Критика должна заниматься художественным анализом, а не стремительным справочным сервисом”.
Евгений Федоров. Мистерия. — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 3-4, март — апрель.
“По всему получается — последнее предвоенное летнее солнцестояние. Лепота Качалова в сердце моем, неизменно ощущаю его тайную власть, манит увидеть еще раз Качалово, взглянуть хоть одним глазком — не чаю: силенок нет, стар. Здесь то было, под Костромой, чуть ниже, словом, в нашем Качалове, меня бы не осудил и понял модный ныне (от веления моды никому не уйти) Хайдеггер, писавший о кроткой власти проселочных дорог, которые каким-то непостижимым, мистическим образом и одной левой сборят рационалистическую, механистическую, бездуховную проклятую западную цивилизацию со всей ее бесчеловечной, мертвой, мертвящей техникой, включая бомбу. На дворе — самое светлое время года, но безлунное, где-то тут, рядом, рядом: три тихих безлунных ночи. Испытываю позыв к уточнению и идентификации: местный, костромской Ярило по своей скользкой, каверзной, неопределенной сущности безлунен, а значит, из всего так выходит, связан не только с солнцем, но и с крадущейся втихаря по мутному небу чародейкой луной…”
См. также: Евгений Федоров, “Поэма о первой любви. Исповедь диссидента” — “День и ночь”, Красноярск, 2003, № 6-7, сентябрь — декабрь <http://www.krasdin.ru>; “Поэма о первой любви. Исповедь бывшего диссидента” — “Континент”, 2003, № 117 <http://magazines.russ.ru/continent>.
См. также: Евгений Ермолин, “ГУЛАГ. До востр.” — “Новый мир”, 2004, № 9.
Д. М. Фельдман. Пропагандистская схема ХХ съезда КПСС: к истории термина “реабилитация” в советской культуре. — “Нестор”, Санкт-Петербург, № 7 (2005, № 1).
“Термин „реабилитация” в советском законодательстве не использовался”.
“Судя по опубликованным ныне архивным материалам, впервые термин „реабилитация” использовал в официальных документах Л. П. Берия (что, впрочем, еще нуждается в уточнении)”.
“К февралю 1956 г., когда готовился ХХ съезд КПСС, термин „реабилитация” стал уже привычным. Более того, он стал и специфически советским, связанным исключительно с советскими реалиями”.
“Итак, после ХХ съезда КПСС реабилитация — признание осужденного не только невиновным, но и с точки зрения нравственности безупречным, безвинно пострадавшим в период „культа личности Сталина””.
Здесь же: Д. М. Фельдман, “К истории советской пенитенциарной терминологии: опыт подготовки комментария и терминологического досье”.
Олег Хлебников. Тарковского и Твардовского срифмовала война. — “Новая газета”, 2005, № 32, 5 мая.
“<…> накануне 60-летия Победы литературовед Дмитрий Бак систематизировал найденные во фронтовых газетах неизвестные, никогда позже не переиздававшиеся стихи Арсения Тарковского. <…> Так вот, во время войны Арсений Тарковский конкурировал вовсе не с Мандельштамом, а — с Твардовским! Писал нечто вроде „Теркина”. Назвал он своего героя Хватовым. И Василию этот ухватистый и сноровистый русский солдат, несомненно, родственник. Но все-таки произведения, сравнимого с „Повестью про бойца”, не получилось. Получился, говоря современным языком, сериал. Он печатался в ежедневной газете Шестнадцатой армии „Боевая тревога”, где Тарковский служил военным корреспондентом с января 1942-го по декабрь 1943 года. Кто знает, если бы не тяжелое ранение Тарковского, после которого — госпиталь, гангрена, ампутация ноги, может быть, из этих газетных стихов и сложилась бы поэма-лубок”.