Сергей Костырко. Сетевая литература или литература в Сети? — “Русский Журнал”, 2009, 26 мая <http://russ.ru>.
“Так что высказывания почтенных оф-лайновых литераторов по поводу сетевой литературы, как литературы исключительно „заборной” (Л. Аннинский), как явления, грозящего самому существованию литературы, следует отнести к элементарной неосведомленности”.
“Попробуйте выписать в читальном зале и прочитать годовую подшивку некрасовского „Современника” и попробуйте прочитать его от корки до корки, и обнаружите, что на один живой текст приходится два десятка литературных имитаций. И, тем не менее, XIX век мы называем — и абсолютно заслуженно — золотым веком русской литературы”.
“Толстый литературный журнал можно уподобить посадочной полосе аэропорта. Мы не можем заранее знать, какой самолет на нее спланирует, „кукурузник” или сверхмощный лайнер, но полосу надо содержать в полной готовности, чтобы, в конце концов, спланировала настоящая литература”.
Леонид Костюков. Гаутама. Из цикла “Гештальт”. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 21 мая <http://www.polit.ru>.
“Как ни странно, легче абстрагироваться от смерти, чем от старости. Во-первых, смерть не так часто бросается в глаза. Во-вторых, если мы видим труп — в жизни или в телевизоре, — скорее всего, речь идет о катастрофе, то есть о случайности, которой можно было избежать. <...> Впрочем, сколько головой ни верти, а умирают (рано или поздно) все. Или нет? Или нет… Несмотря на полную и тотальную очевидность такого феномена, как физическая смерть, большая часть человечества (и я в том числе) надеется, что смерти нет”.
“Мне, как я уже говорил, 50 лет, и я искренне предпочитаю зрелость молодости, но не знаю, как быть с настоящей грядущей старостью, и немножко ее боюсь. Еще я отчетливо понимаю, что старость — та редкая проблема, которую нужно ставить и решать заранее, потому что изнутри это сделать будет трудно и поздно. Однако я принимаю этот вызов и попробую что-либо предпринять…”
Критическая масса Германа Садулаева. Диалоги о современной прозе. — “Литературная Россия”, 2009, № 21, 29 мая <http://www.litrossia.ru>.
Беседуют критики Сергей Беляков и Андрей Рудалев . “На мой взгляд, пока что Садулаев неинтересен вне его чеченства”, — замечает среди прочего Сергей Беляков.
Дмитрий Кузьмин. Ответственность говорящего. — “ OpenSpace” , 2009, 18 мая <http://www.openspace.ru>.
“Когда уходит из жизни великий поэт, первым делом говорится много лишнего, эфир заполняется мемуарным белым шумом, и всякий, кто некогда выпивал с покойным, получает право на свои пять минут славы под сенью его величия. Всеволод Некрасов в значительной мере оградил себя от этого посмертного вздора: яростными филиппиками на тему порчи литературных нравов он разорвал множество творческих и человеческих связей, словно освобождая пространство вокруг себя от всего необязательного с точки зрения вечности”.
“Самоочевидно, что Некрасов создал абсолютно индивидуальную и абсолютно узнаваемую манеру письма. Ясно, что у Некрасова были и есть ученики и продолжатели, поэтика его развиваема ”.
Станислав Львовский. Другой случай. Умер поэт Александр Межиров. — “ OpenSpace ”, 2009, 25 мая <http://www.openspace.ru>.
“Генетически ранний Межиров, конечно, принадлежит к несостоявшемуся пространству русской поэзии, которое обозначил Гумилев и которое в разное время пытались обживать Багрицкий, Тихонов и Коган. Романтика „времени большевиков”, быстро иссякшая с укреплением режима, в эстетическом смысле оказалась неожиданно конгруэнтной имперской поэтике Редьярда Киплинга, вдохновленной совсем другим глобальным проектом. Эта романтическая нота, ненадолго ожившая в начале войны, слышна и в „Коммунисты, вперед!”, и в „Мы под Колпино скопом стоим…”. И тот и другой текст — о самопожертвовании или, сказал бы более циничный наблюдатель, о Танатосе, инстинкте к смерти, о котором упомянутый уже Павел Коган написал в апреле 41-го почти прямо: „Упасть лицом на высохшие травы. / И уж не встать, и не попасть в анналы, / И даже близким славы не сыскать”. Советский имперский проект должен был породить имперскую романтику подобного рода. Отчего она не состоялась, отдельный большой разговор, которому здесь не место. Но проживший очень долгую жизнь Межиров, похоже, действительно чувствовал себя частью этого призрачного локуса. Даже если не обращаться к подробностям биографии, стоит заметить, что Елена Фанайлова в коротком комментарии на „Свободе” не зря утверждает преемственность Межирова по отношению к акмеизму, который, по известному определению Гумилева, есть „мужественно твердый и ясный взгляд на мир””.