Выбрать главу

Главы из книги Захара Прилепина о Леониде Леонове см. также: “Новый мир”, 2009, № 7, 8.

Ирина Прохорова . Ищем людей с ясной системой этических координат. Беседовала Екатерина Васенина. — “Новая газета”, 2009, № 48, 13 мая.

“У нас бытует мнение, что литература выше этики. Последнее время для меня это не столь очевидно. <...> „Нос” для того и учрежден, чтобы в литературных дебатах обществу объяснили, почему одно произведение следует считать провокативным и новаторским, а другое ксенофобским и мракобесным. Объяснили публично и аргументированно”.

Речь тут — о новой ежегодной литературной премии, учрежденной Фондом Михаила Прохорова.

 

Роман Сенчин. От исповеди к прозе. — “Литературная Россия”, 2009, № 20, 22 мая.

“В мартовском „Новом мире” опубликована повесть „Старик, посадивший лес” одного из таких негромких, совсем не плодовитых писателей — Антона Тихолоза. <...> Повесть напомнила мне литературу последней четверти позапрошлого века — эпохи Чехова, Короленко, молодого Андреева — и одновременно литературу времен Шукшина, Распутина, Екимова... Какая-то связь есть между ними. Связь на уровне отношения к слову... В одной из недавних статей, посвященных Проханову и Лимонову, писатель Захар Прилепин высказал мысль, что классическая литература закончилась на Леониде Леонове, и „теперь наша классика — это замкнутый сосуд, величественная пирамида, животворящий космос: любоваться им можно, питаться его светом нужно, проникнуть внутрь — невозможно. <...> меняются и речь, и словарь литературы — классическим словарем ныне пользуются только графоманы”. Мысль в определенной степени справедливая — в стиле (а точнее — стилем) русской литературы сегодня мало кто пишет. То Серебряный век язык перепахал, затем романтика 20-х, после — выхолащивал соцреализм, под конец топил и глушил карнавал постмодернизма и прочих нереалистических измов. Единицы, сберегавшие строй языка русской классической прозы, были, но это были именно единицы... К классике стали пытаться вернуться молодые писатели в начале 2000-х. Недаром, говоря о их прозе, часто вспоминают Чехова, Бунина. Антон Тихолоз, на мой взгляд, один из тех, кто старается, и не без успеха, писать, оглядываясь на классику. От потрясающей силы человеческого документа („Без отца”) он шагнул к русской прозе („Старик, посадивший лес”). Не думаю, что вскоре имя Антона Тихолоза станет известно массовому читателю. Вряд ли он зачастит своими повестями и рассказами. Скорее всего, будет пребывать в заповеднике (для кого-то — в резервации) толстых журналов. Как пребывают там его собратья — Борис Екимов, Михаил Тарковский, Илья Кочергин, Дмитрий Новиков”.

 

Александр Тарасов. Без левого кинематографа. — “Русский Журнал”, 2009, 5 мая <http://russ.ru>.

“Зияющая дыра на левом фланге российского кинематографа — факт несомненный и требующий объяснений. В стране есть левый зритель, в кинематографических кругах есть люди, говорящие о своих левых взглядах. Более того, после катастрофического распада Советского Союза, трагического опыта 1990-х, шокового вторжения американской „массовой культуры” левый антиамериканский (антиимпериалистический) кинематограф явно должен быть востребован. А фильмов — нет”.

“В постсоветском кинематографе всего два фильма отвечают этим критериям: „Окраина” Петра Луцика и „Место на земле” Артура Аристакисяна. И там, и там прокламируется противостояние обделенных „рядовых граждан” и новой власти богатых, воспринимающейся „низами” практически как власть оккупантов. Не случайно, наверное, авторы делают свои ленты заведомо символичными. В „Окраине” вооруженное противостояние ограбленных колхозников и богатой „оккупантской” Москвы заканчивается победой крестьян — и сценой пожара ненавистной столицы и ненавистного Кремля, а в „Месте на земле” непротивление злу насилием завершается разгромом новой евангельской коммуны современными „солдатами кесаря” и картиной умирания нищенки на фоне торжествующего Кремля”.