Игорь Шайтанов. “Я не люблю радикализма”. Об искусстве спора, истории идей и свободе говорения. Беседу вела Алиса Ганиева. — “НГ Ex libris”, 2009, № 19, 28 мая.
“Если толстые журналы постепенно сползают к нашему теперешнему тиражу в
2,5 тысячи экземпляров и испытывают чувство печальной тревоги, то для нас [журнала „Вопросы литературы”] это тираж все равно очень хороший”.
“Внутри самой редколлегии идет полемика по поводу того, что появляется в журнале. <...> Один член редколлегии говорит: „мало публикаций”, другой говорит: „ну что ж мы начинаем писать критику, а где же настоящая фундаментальная филология?”, третий говорит: „зачем нам фундаментальная филология, пусть ее печатают более узконаучные сборники”. Но в широте пространства, которое застолблено этими сомнениями, и есть лицо „Вопросов литературы””.
“Скажем, я обращаюсь к человеку, занимающемуся древнерусской литературой, и спрашиваю его: „Каковы сегодняшние проблемы, уровень разговора, что вы думаете о последних книгах?” Знаете, что мне отвечают? „Вы меня хотите поссорить с коллегами””.
“Я помню, у нас [в Букеровской премии] был случай, когда член жюри обещал своему духовнику или епископу, что он не допустит Сорокина в шорт-лист, но Сорокин прошел, и он должен был заявить несогласие”.
“<...> я не люблю радикализма, я не люблю ничего радикального, потому что оно может рушить стену, ломать тенденцию, но оно несозидательно. Поэтому то, что на протяжении 15 лет казалось Ирине Прохоровой созидательной деятельностью, мне таковой не кажется. Если говорить о критериях, то они вырабатываются в споре, в диалоге. „Вопросы литературы” пытались спорить о критериях с „Новым литературным обозрением” и, кроме брани, ничего в ответ не услышали”.
Ян Шенкман. В конце концов к коммунизму. Классика кризиса: Карл Маркс, “Капитал”. — “Взгляд”, 2009, 14 мая <http://www.vz.ru>.
“Но пока мы тут баловались Донцовой с Акуниным, Маркс снова стал актуален”.
“В судьбе самого Маркса больше пророчеств, чем в его „Капитале”. В сущности, он вел такую же жизнь, какую сейчас ведет весь европеизированный мир. То есть был классическим паразитом”.
“В этом контексте разговор о пролетариате бессмыслен. У людей, заработавших свою долю в потребительском пире, исчезает всякий стимул производить реальные ценности. Все хотят одного и того же — жрать и пить, а вовсе не коммунизма. Потому и произошел финансовый кризис, что у нас нет других стимулов работать, кроме единственного — перестать, наконец, это делать”.
Галина Шленская. Два варианта первоначальной концовки рассказа В. П. Астафьева “Пролетный гусь”. — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2009, № 5.
“Рассказ „Пролетный гусь” был опубликован в журнале „Новый мир” (№ 1 за 2001 год). А затем в авторском сборнике с тем же названием, который вышел в Иркутске (издательство Г. Сапронова) незадолго до кончины писателя. Однако в обоих изданиях предполагавшаяся концовка отсутствует. Прежде чем высказать догадки, почему Астафьев снял первоначально задуманный финал, ознакомимся с текстами обоих его вариантов”.
Глеб Шульпяков. Малый голландец. Памяти Льва Лосева. — “Частный корреспондент”, 2009, 7 мая <http://www.chaskor.ru>.
“В стихах Лосева русская поэтическая классика отсиделась, спряталась — в самые невыгодные, унизительные для себя времена”.
“Тогда же, в беседе, он [Лосев] грустно заметил, что после Бродского „великих поэтов больше, наверное, не будет”. Может быть, он был прав, время покажет (показывает). Но. Если вдруг исчезнет вся живопись мира, все ее шедевры, я, наверное, смогу обойтись без Рембрандта и Леонардо. Но вот без малых голландцев? Не знаю, не знаю...”
Татьяна Щербина. Поэзия now , несколько замечаний. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 7 мая <http://www.polit.ru>.
“Был в Париже один очень хороший поэт, Герасим Лука (эмигрант из Румынии, писавший по-французски). В 70 лет пошел и утопился в Сене, оставив записку: „Я не хочу жить в мире, где больше нет поэзии”. Это было в феврале 1994 года. Я делала антологию современной французской поэзии в те годы, в связи с чем опрашивала разных людей: „Кого из ныне живущих поэтов Вы любите?” Не только не любили — не знали ни одного имени. С вопросами я приставала не к „массам”, понятно, а к журналистам, пишущим о культуре, и „читающей интеллигенции”. Спрашивала про старых и заслуженных, про молодых и дерзких, про „звуковых поэтов”, устраивавших регулярные перформансы, да и про просто поэтов, на чьи чтения ходила. Не слышали ни об одном. Только сами поэты (среди них и издатели стихов, и устроители фестивалей) интересовались друг другом, и внутривидовая борьба была острой, не знаю, как теперь. Борьба вроде ни за что — не за деньги, не за славу, а однако ж. Читательское поле ожило внезапно — с появлением „Элементарных частиц” Мишеля Уэльбека. Тогда прочли и его стихи, которые до тех пор он упорно писал в пустоту”.