Боря — ооо, Боря героически возьмёт на себя роль массовика-затейника: так или иначе, но растормошит застолье. Повеселит анекдотами из врачебной жизни.
А потом — отец или мама: “А ты, Витюш? Расскажи что-нибудь”.
Растеряется. Всегда — теряется, когда они просят: расскажи что-нибудь.
Припомнит одну-две истории — поначалу из настоящего, из свежего прошлого. Но мало, так мало в этих его историях — живого. Того, что стоит пересказывать за новогодним родительским столом. О чём? О поездках на работу — с работы в злых, ежеминутно огрызающихся сигналами пробках? О самой работе? В которую погружаешься каждое утро торопливо, как в спасительный бункер бомбоубежища. О том, что и у Любы точно такая жизнь — но отдельная, несовместимая с его жизнью… Несовместимая — потому что точно такая же. Потому что нечего совмещать…
Что ж, наверное, и он мог бы вспомнить о чём-то со смехом. Как Боря.
Но не получается.
Не хватает запала — посмеяться над рутиной, на улыбку скупой. Над империей мрачной сытости, которой он, как выяснилось, присягнул всерьёз.
Скажет:
— Да как-то нечего.
Они не будут настаивать.
Потом — непременно перейдут к историям про мальчиков Борю и Витю. Пара-тройка обязательных — про гуся, забежавшего в дом и сильно перепугавшего пятилетнего Витю, про сданный в металлолом фамильный самовар... И в какой-то момент защитная судорога ослабит хватку — и он напьётся. Само собой, до постыдной беготни на задний двор, до холодных примочек.
А если не напьётся — они сами, захмелев, тягучими вкрадчивыми голосами затянут про внуков: когда соберётесь, да скоро ли, да успеть бы понянчить…
— Борь, ты, наверное, иди, а?
— Пойду, Вить. Посадка моя уже началась. Пора. Ещё сумку из камеры хранения забрать…
— Иди, — Виктор повернулся к брату. — Провожать не буду.
— Конечно. Извини, что… заставил…
— Иди.
— И спасибо, что…
— Да иди уже!
Вцепившись в костыль, водрузив его вертикально у самого стула, Борис поймал равновесие и быстро, одним рывком, поднялся. Пробубнил что-то — возможно: “увидимся” или “до встречи”, — и заковылял к лестнице.
Его скособочившаяся к костылю спина отдалялась враскачку — хохотала беззвучно, радостно. Глупая, глупая спина!
Виктор снова зажмурился.
— Виктор? Это вы? Приятно снова встретиться.
— Взаимно. А вы… всё ещё здесь? Вас ведь встретить должны были.
— Представьте, машину забыли отправить. Как вам это нравится? Придётся ждать.
— Знакомо… Я думал, такое только у нас бывает.
— Вы свои дела уже поделали?
— Уже.
— Сразу обратно?
— Буквально через час регистрация.
— Сочувствую.
— Зато в один день уложусь.
— Оно конечно. Лучше сразу отстреляться.
— Присаживайтесь. Здесь хотя бы людей поменьше.
— Как думаете, есть сейчас пробки в эту сторону, к аэропорту?
— Кто ж их знает. Непредсказуемо.
— Но скорее нет… всё же не час пик… Или будут?
— Не знаю, я как-то попадал примерно в это же время — да вот, в позапрошлую командировку.
— Может, в тот раз авария была? Хотя… какая разница…
— Ну да. Вы присаживайтесь.
— Я вот думаю, может, поездом обратно махнуть?
— Поездом?
— Да. Завтра рано утром дома. Можно сразу с вокзала на работу. Чуть-чуть опоздаю. Скажу: побоялся не успеть на обратный рейс, пришлось сдать билет. Кто ж им виноват, что они встретить вовремя забыли?
— Вы почему об этом сказали?
— О чём?
— Про поезд?
— Да просто… мысль пришла…
— А я вот не подумал.
— Так можно ещё сдать. Правда, если за свой счёт — вы ведь не в командировке, — теряете много.