Не менее важно для нас и то, что роман изобилует «подземельной мифологией» в ее современном изводе, столь любимом «желтой» прессой. В метро, согласно этой мифологии, можно найти все, что угодно: крыс-мутантов, просто мутантов, звероподобных хтонических существ, еще одно — «тайное» — метро, «Черных спелеологов» и даже, по слухам… опять же потайные пути в Ад.
Что же получается? Шахта досоветских и советских времен, современный забой, загадочный иноземный рудник, тоннели Московского метро оказываются локусами концентрации непонятных, грозных, противоречивых и страшных сил, перешейком между нашей реальностью и «нижним миром».
Будь я исследователем, отслеживающим преломление действительности в массовом сознании, я бы насторожилась. Появление сразу нескольких романов
(и мейнстримовских, «серьезных», и жанровых), посвященных подземельной теме, — симптом тревожный. Хтонический, подземельный мир отличается от нашего, срединного, по меньшей мере по двум параметрам. Во-первых, отсутствием дихотомии «правда — ложь», отсутствием одной бесспорной реальности, вместо которой — ветвящееся дерево одновременно реализуемых возможностей. Во-вторых, отсутствием линейного времени. И если в «ЖД» Дмитрия Быкова Россия все-таки, хотя и с большими потерями, прорывается в линейное, историческое время из времени мифологического, циклического, то, судя по обилию «подземельной» символики и тематики, нынешнее массовое сознание, уловленное через индивидуальное авторское восприятие, рассматривает даже такой, мрачноватый, эсхатологический вариант мира «ЖД» как утопический.
Наверное, слишком смело будет утверждать, что общество (по крайней мере, посредством порожденных его же собственным сознанием фантомов) рассматривает безвременье, мифологическое время как допустимый вариант каждодневного существования. И вот на каком странном феномене я хочу еще остановиться.
Точно так же спонтанно, без всякого внешнего побуждения, в отечественной литературе возникла тема своеобразных хтонических существ — псоглавцев.
Когда я писала свою «Малую Глушу» (с которой могли познакомиться читатели «Нового мира»), где фигурируют песьеголовые проводники на тот свет, за Реку, я не знала, что практически в то же время Борис Херсонский пишет стихотворение о святом Христофоре, который «был <…> чудовище, псоглавый урод, / сиречь имел песью главу, и на сей главе / шерсть, подобную высохшей пустынной траве. //
И еще ходит слух, был он египетский бог. / Анубис, вернее сказать, отвратительный бес…» [34] , а Андрей Василевский — о том, что «мир слишком долго идет к концу / и если ему не помочь / люди с песьими головами / успеют порыться в наших костях» [35] .
У Херсонского псоглавец — уверовавший в Христа бес — принадлежит мифологическому прошлому; у Василевского — наследник погибшего человечества, мутант, принадлежащий не менее мифологическому будущему. Хтонические псоглавцы, таким образом, становятся одновременно символом прошлого и будущего, иными словами — циклического времени.
В мифах и легендах псоглавцы играют самую разную роль. Иногда они — просто воплощение чуждого, представители «иных народов», нелюдей, живущих за краем обитаемого мира. Псоглавцем, согласно былинам, был русский богатырь Полкан. Псоглавцем был, по апокрифической версии, святой Христофор, перенесший через реку на своем плече Младенца Христа. Псоглавцы обычно отличаются гигантским ростом и нечеловеческой силой. И не только физической: «заграничным» псоглавцам приписывается обладание неким мистическим, магическим знанием, они понимают язык животных и знают целительные свойства трав. Но в то же время они и людоеды, человекоубийцы. Святой Христофор, прежде чем стать святым, служил дьяволу. Но главное — это «унаследованное» псоглавцами от их прототипа Анубиса качество: они проводники в царство мертвых, посредники между мертвым и живым.