— Ты куда пропал? — нарочито дурашливо вопрошал Игорь.
— Очень много работы, — ледяным тоном отвечал Паша. Обиды его сплавились в странный клубок, он вроде обижался и на Игоря и на себя... И на Наташу?
— Заходи ко мне? Пива попьем. — Игорь срывался и на вовсе жалкую интонацию.
— Я устал сегодня. — И Паша нажимал “отбой”, даже не прощаясь...
Во дворе рычала раненая “Волга”, и надо было помогать выталкивать, взмокая под шарфом. Но это-то чушь. Вытаскивать себя за волосы гораздо тяжелее.
V
Как они познакомились? Паша любил вспоминать тот день, несмотря на промозглое осеннее моросение, под которым торчали и мокли много часов как колхозные овощи, несмотря на общее идиотство происходившего.
Активистом Паша не был. Еще в школе героически сопротивлялся, когда его пытались вытащить вперед, поручить стенгазету — для полночного колдовства с плакатными перьями — или впихнуть в запуганную, насильно согнанную команду КВН. Но на девчачьем факультете сопротивление оказалось бесполезным. Паше приходилось выходить тут и там, и на “Студенческой весне” он, обалдевший, не узнавал свой голос, а тогда — осенью четвертого курса — деканат погнал его, да и не его одного, на очередное массовое действо.
Молодежь с транспарантами мокла на площади.
Не сразу выяснилось, что собравшимся надобно изображать движение студенческих стройотрядов. Тогда в области возник бзик возрождения стройотрядов, а так как в реальности их не было (в лучшем случае — еще не было), то “учредительный съезд” на чернильной от дождика площади пришлось имитировать кому попало. Массовка собралась и бешено полоскала сырыми знаменами в лучших традициях фильма “Заговор обреченных”. Гуляли фляжки и усмешки. И ждали, очень долго, неизвестно чего. Ведущий, артист драмтеатра, которого терзали — судя по мимике — непонятные страсти, тоже выдохся и уже в третий раз повторял, как Путин с заработков в стройотряде купил свой первый “запорожец”. (Как будто был второй.)
Паша даже и не помнил, как завязался разговор с Наташей, симпатичной активисткой из политеха, облепленной волосами: от пакета на голову отказывалась категорически. Через полчаса они уже весело хлебали ядовитый алкогольный коктейль из баллона, кем-то щедро протянутого; через час орали вместе и фанатично, как фашисты, на разрыв гланд. Толпа разучивала и репетировала кричалки: “Энергия и труд молодых — региону” и, что звучало совсем уж чудовищно, “Вечно молода ты, область моя”.
Когда наконец увалень-губернатор пошел на сцену и под это включили музыку из “Звездных войн”, Павел и Наташа в хохоте просто повалились в объятия друг друга...
Потом еще шатались и умеренно пили, сначала компанией, потом уже и вдвоем...
Потом Паша чуть простыл... А когда позвонила Наташа и они встретились (и он обмирал от волнения), он удивился ее русым волосам: тогда, под дождем, они казались почти черными.
И теперь, спустя два года, увязая в воспоминаниях, он шагал по сугробам по окраине города. Здесь в основном частный сектор, серые, сцепившиеся рогами сады (а летом — зеленое море, ароматы, насекомые носятся в воздухе, и не успеешь выйти из распаренного автобуса, как в тебя что-нибудь хитиново треснется).
Наташа давно в Штатах, но Паша, конечно, не забыл дорогу к ее дому, к пятиэтажке, торчавшей, как крейсер.
Он обещал ее маме быть к двум и, похоже, не особо опаздывал.
Да, Наташа попросила. Сама заварила кашу... Ведь знала же, что уедет в Штаты (надеялась, по крайней мере), а все равно летом затеяла суетный ремонт в собственной комнате. Ну а поскольку уютная квартирка, окруженная морем яблонь и косеньких крыш, была совершенно типичным бабьим царством, помогал, конечно, он, Павел. То есть сам ремонт-то делала немая малярша. А он двигал столы, диваны, шкафы. И Наташина мама благоговейно наливала ему добавки борща. А уж как привередливо Наташа выбирала обои! Они таскались по магазинам до изнеможения, Наташа звонила маме ежеминутно, а то и фоткала образцы на телефон, чтобы переслать файлом mms ; маменька не могла разобраться, как файл открыть; и то была коллективная истерика.
Наступила новая осень, и все стало зря. Обои, наклеенные, кстати, очень хорошо (а уж потолок немая свирепая баба скребком тесала так...), хозяйку комнаты уже не трогали. Ударившись в перелеты-переписки, битвы с ведомством Кондолизы Райс, она уже совершенно не интересовалась оборванным на финишной прямой ремонтом и готова была ночевать, как на вокзале, в комнате с как попало развернутой мебелью. Там и прощались. Расставание — и так муторно, а от забрызганной, со следами любви (малярши к своему делу) пленки на шкафах было муторно втройне. Предметы в комнате расшвыряло, как при крушении, отчего казалось, что Наташа спешно покидает тонущий корабль, а остающихся вот-вот зальет тоскливой ледяной водой.