— Он себе ничего не отморозил, нет? — наконец брезгливо сжалился рыжий парень с печаткой.
Этот парень потом оказался за столом рядом с Пашей, и ночью они едва разговорились. Парень, выяснилось, работает на стройке. “Путинку” он пить отказался — принес с собой какую-то дорогую горилку. Раза три Паше странно бросилось в глаза, что ногти его соседа как-то слишком уж молодо-здорово отблескивают — как масляный лучок в винегрете. Сосед поймал его взгляд. Подтвердил: пару дней назад зашел в салон и “привел себя в порядок”.
Заглатывая порцию “Путинки” и впиваясь в зачем-то свежий помидор, оглушительно безвкусный после водки, Паша мрачно думал, что вот она — примета времени: строитель с маникюром. Не так абсурдно, кстати. Идет перераспределение ролей, и наступает эра не технарей даже, а людей физического труда — с кучей времени, бабла и сил, а главное, без “тараканов в голове”. Им все доступно, и они уже в авангарде не только техническом (навороченный мобильник; спецы в компьютерах, программах, сети; чуть не англоязычность как следствие этого), но и — концерты, показы, модное кино, проекты... Это тебе не интеллигент в третьем поколении, сын училки, который нигде не бывает, ничего не видит, и не знает, и не узнает.
— Так за московский Новый год! — взверещали в два часа. — Граждане, давайте хоть без шампанского, ну будем гуманистами…
Ходили запускать петарды, вернулись, замерзшие и довольные, — наглотавшись и свежего и жженого воздуха. Развалились на мелкие компании. Кто-то уж и на диване спал, кто-то дербанил дешевый кухонный приемничек, добиваясь права на музыкальный суверенитет.
— Как Наташка-то? — спросил Игорь, не пьяный, но взвинченный водкой больше обычного.
— Да так же... — И Паша мямлил про Питтсбург, негров, квартирную хозяйку, тараканов.
— Возвращаться не собирается?
Зачем отвечать на глупый вопрос?
Но глаза Игоря уже загорелись. Он уже был занят любимым своим делом — сотворением сюжетов.
— А давай... А пусть ее вышлют из Америки! Чего усмехаешься, реально, там сейчас многих высылают... Ага! Мы пошлем на ее адрес письмо (ну, в смысле, не мы — анонимное), а в нем белый порошок! Там ЧП, расследование, то-се... Она иностранка...
— Наша почта не пропустит, — флегматично отозвался Данила.
— Да? — Игорь не любил, когда в его таинство вмешивались, но никогда не сдавался. — А вот! А там же вроде высылали каких-то пакистанцев, которые искали какие-то схемы самолетов, что ли. Терроризм, все дела... Шикарно! Вложим в конверт чертежи!
Это да, это пугало иногда: он действительно не понимал, где граница между “всерьез” и всеми его карнавальными бреднями во главе с представлением о себе самом как об эдаком Толкиене. Он уже носился по квартире, по всему этому полураспаду праздника, выясняя у хозяина, есть ли Интернет и принтер. А в Павле поднималась, как вода, обида: он здесь — чужой (с кучей пьяных посторонних уродов), он — один, его бросила любимая девушка, и не бросила даже, а просто отодвинула в сторонку, и вот он стоит, со свежим скальпельным разрезом, а над ним еще и глумятся, еще и кто!
А над ним еще и глумились, оседлав вдвоем компьютер, весело шарились по поисковикам, и вот уже Данила распечатывает чертежи какие-то с официального сайта КБ Туполева и озабоченно спрашивает:
— А Ту-104, интересно, подойдет?..
— Все! Хватит!
На Пашу глянули и посторонние.
— Мы же тебе хотим помочь! — по инерции весело крикнул Игорь, его улыбка гасла.
— Да перестаньте! Помочь! Чему — помочь! Наташка в этой гребаной Америке — не просто так. Она молодец. Она делает карьеру, строит свою жизнь, понимаете! А че ей возвращаться, че ей здесь делать-то? Со мной сидеть? С вами? Да кто мы вообще такие! Возвращатели, мля, нашлись...
Друзья застыли изумленно, да и Паша не ожидал от себя таких воплей.
— Да ладно, чего ты... — Растерянный Данила рвал бумажки.
— Паш, ну серьезно, ну извини...
— Вы просто достали. “Наташа, Наташа”. Мне и без вас тошно.
Ну а дальше, конечно, стало совсем неинтересно. Да и времени — пятый час. Паша засобирался спать домой, и напрасно друзья призывали его остаться, чтобы вместе пойти к Даниле на заветные койко-места. И шагал он один по яркому, извергающему салюты-салаты, пьяному, но уже мрачно впадающему в похмелье городу.