Александр Проханов. Покрасим историю в красный цвет. — “Завтра”, 2002, № 18.
“<...> „Красный смысл” открыт не Марксом — он запечатлен в наскальных рунах, в Христовых притчах, в крике „ура!” на устах советского пехотинца. Он содержится в спектральной вспышке „первичного взрыва”, с которого началась Вселенная. „Красный смысл” — в преодолении вселенского зла и смерти, в сотворении другой истории, другого царства, другого любящего и верящего человечества. Оно, иное, соединится в любви и братстве для великого „Общего дела”, чтобы не было больше надгробных рыданий, не было „слезы ребенка”, убитого оленя, погасшей звезды. Чтобы Вселенная не провалилась в „черную дыру” мироздания. И мы в первомайской колонне, исповедующие религию „красного смысла”, несем над собой огромную алую икону, где Ангел с пурпурными крыльями держит в тонких перстах весенний подснежник <...>”.
Ср.: “<...> другого примера такого рода публицистики я в газетах не знаю: доказательств никаких, идеи отсутствуют, а только громоздятся метафора на метафору, образ на образ — сюрреалистические, слепоглазые пузыри земли. Больше всего это похоже на пророчества юродивых: чистые „не працы бене кололацы” <...>”, — так о прохановских передовицах пишет Александр Гаврилов (“Книжное обозрение”, 2002, № 17, 22 апреля).
См. также фантастическое интервью Александра Проханова журналу “Playboy” (2002, № 5, май):
“Антисемитизм — пикантная тема для людей культуры”.
“Как правило, [на войне] я не убивал”.
“Насколько ненавижу Лужкова, настолько я влюблен в новые конфигурации [Москвы]”.
“Чтобы умертвить бабочку, ее не бьют молотком по голове. Бабочку умертвляют очень тонким, нежным эротическим нажатием на ее хитиновую оболочку в районе груди”.
“Playboy” спрашивает, что писатель сажает на даче. Ответ: “Коноплю, мак...”
См. также интервью Александра Проханова газете “Деловой вторник”, 2002, № 17, 28 мая (приложение к газете “Труд” от 28 мая): “В „Плейбое” <...> ничего страшного и возмутительного не заметил. Красивая обнаженная натура, прелестная женская грудь...”
31 мая с. г. в Санкт-Петербурге роман Александра Проханова “Господин Гексоген” получил премию “Национальный бестселлер”. “<...> если говорить образами — мы ведь только ими и умеем говорить, — то в армии современной есть такая хреновина под названием „Змей Горыныч”. С помощью ее взрывают минные поля перед наступлением. Ее запускают, а она, как ракета, как “Формула-1”, мчится с грохотом на противника, подрывая фугасы, мины, целые минные поля. И все это взлетает наверх. „Змей Горыныч” без потерь доходит до цели, оставляя взорванную землю, по которой уже можно пройти войскам. Вот это и произошло с „Гексогеном””, — комментирует Александр Проханов результаты “НацБеста” (“Ex libris НГ”, 2002, № 19, 6 июня).
“<...> прорыв из искусственно созданной властями, магнатами, репрессивными органами резервации для непослушных русских национальных писателей. <...> дело в тотальном провале либеральной культуры”, — ликует Владимир Бондаренко (“Завтра”, 2002, № 24, 11 июня).
“<...> почему это в ультралиберальном издательстве [ “Ad мarginem” ], как нас иногда именуют (что, разумеется, не так), выходит Проханов? <...> Еще предъявляется эстетический упрек — отсутствие вкуса, плохой стиль. Хочется спросить господ филологов, философов: а какой вкус есть в „Песне о нибелунгах”? Там нет никакого вкуса. Или описание щита Ахилла в „Илиаде” Гомера. Прогон на десять страниц какой-то байды. Проханов — писатель, восстановивший некие архаические структуры, эпические. Здесь, конечно, понятие вкуса не работает. Все это для XVIII века. Парфюмерия, специи, вкусно — не вкусно. Для Гомера это не работает”, — говорит издатель Александр Иванов (“Завтра”, 2002, № 22, 29 мая).
“<...> господин Проханов идет вопреки всем существующим правилам литературной игры, не просто отвергая, но яростно вытаптывая принятые критерии и „хорошего литературного вкуса”, и „политической корректности”. Впрочем, и то и другое сплошь и рядом оказываются синонимами общественного и художественного конформизма. Уже само по себе такое отрицание — дело благое и плодотворное, но высокого литературного качества, конечно, не гарантирует. Однако рискованное пари — ни более ни менее, как возродить большую литературную форму в современной России, сохранившуюся лишь в области бульварного чтива, написать роман, подводящий итоги русского XX века, — господин Проханов выигрывает, книга, которую легко (ошибочно) воспринять как злободневный политический памфлет, стала грандиозным апокалиптическим видением. <...> При этом галлюцинации визионера-автора (а книга написана в жанре галлюцинации и порой вызывает ассоциации с психоделической прозой Хантера Томпсона или Берроуза) настолько убедительны, что кажутся гораздо более достоверными, чем, к счастью, немногочисленные „реалистические” страницы, отведенные воспоминаниям главного героя о некогда прожитой им идиллии”, — объясняет свой выбор один из членов жюри, сотрудник буржуазной газеты “Коммерсантъ”, кинокритик Михаил Трофименков (“Завтра”, 2002, № 24, 11 июня).