— Тогда почему “гой”?
Ирина задумалась. Если бы они жили в России, такого вопроса бы не возникло. Она вздохнула, но не горько. Ирина родилась в Баку, впитала в себя тюркские обороты, культуру, еду. Она любила этот доверчивый, красивый народ. Она пропиталась азербайджанскими токами и сама говорила с легким акцентом. И не избавлялась от акцента, а культивировала его. И русское тоже любила — блины, песни, лица...
Ирина была настоящей интернационалисткой. Для нее существовали хорошие люди и плохие. А национальность — какая разница...
Однажды Кямал уехал в Москву, в командировку. Сказал: на повышение квалификации. Он рос по службе и уже ходил в чине полковника.
Позвонил из Москвы и сообщил, что вернется через три дня, во вторник.
— Что приготовить: голубцы или шурпу? — радостно прокричала Ирина.
— То и другое, — не задумавшись, ответил Кямал.
Ирина поняла, что он голодный и хочет есть. Где-то шатается, бедный, среди чужих и равнодушных людей. А он привык к любви и обожанию. Его обожает мать, Ирина, ее дети, брат Джамал. Он просто купается в любви, а без нее мерзнет и коченеет. Кровь останавливается без любви.
— Как ты там? — крикнула Ирина.
— Повышение квалификации! — крикнул Кямал.
Телефон щелкнул и разъединился.
Вечером позвонил встревоженный Джамал. Они были с Ириной знакомы и почти дружны. С женой Джамала Ирина не общалась. Она видела, что та воспринимает ее вторым сортом. Не то чтобы “джуляб”, но недалеко.
— Кямал звонил? — спросил Джамал.
— Да. Он приедет во вторник, — услужливо сообщила Ирина.
— А ребенок?
— Какой ребенок? — не поняла Ирина.
— Его оставляют на операцию или нет? Что сказал профессор? — допытывался Джамал.
— Какой профессор? — Ирина ничего не понимала.
Джамал замолчал. Трубку взяла его жена.
— Ребенка оставляют на операцию или отказались? — четко спросила жена.
— Какого ребенка? — повторила Ирина.
— А ты ничего не знаешь?
— Что я должна знать?
Жена брата помолчала, потом сказала:
— Ладно. Разбирайтесь сами, — бросила трубку.
Ирина осела возле телефона... Во рту стало сухо. Она постаралась сосредоточиться. Итак: Кямал с каким-то ребенком поехал в Москву. Не на повышение квалификации, а показать профессору. Нужна операция. Значит, ребенок болен. Чей ребенок? Джамала? Но тогда Джамал сам бы и поехал. Значит, это ребенок Кямала. Он женился, и у него родился больной ребенок.
Ирина вспомнила, как он рыдал на школьном крыльце. Вот тогда и женился. И с тех пор стал уходить домой ночевать.
Все выстроилось в стройную цепь. Обман вылез, как шило из мешка.
Кямал вернулся. Появился во вторник, как обещал. Его ждали голубцы и шурпа.
Он ел, и губы его лоснились от жира, капли стекали по подбородку.
Ирина не хотела портить ему аппетит, но, когда он отодвинул тарелку и отвалился, спросила:
— Что сказал профессор? Он берется делать операцию или нет?
Кямал навел на Ирину свои голубые глаза и смотрел незамутненным взором.
— Ты женат, и у тебя ребенок, — сказала Ирина в его голубые честные глаза.
— Кто сказал?
— Джамал.
— А ты слушаешь?
— Еще как...
— Врет он все. Он мне завидует. Он не любит жену, просто боится. Не слушай никого.
У Кямала было спокойное, чистое лицо, какого не бывает у лгунов. Ложь видна, она прячется искоркой в глубине глаз, растекается по губам. Ирина усомнилась: кто же врет — Кямал или Джамал? Можно спросить, устроить очную ставку. Можно, в конце концов, позвонить к нему домой или приехать к нему домой. Предположим, она увидит жену и сына. И что? Она скажет: ты меня обманул. Но разве он обманывал? Разве он обещал жениться? Он только любил. И сейчас любит. Оставил больного ребенка — и к ней. Любовь к женщине сильнее, чем сострадание. Кямал был любовником и остался им. И все же мать Ирины оказалась права: они женятся на своих.
— Слушай только меня и больше никого! — приказал Кямал и вылез из-за стола. — Все завидуют. Ни у кого нет такой любви...
Он икнул и пошел в душ.
Ирина стелила кровать, но движения ее рук были приторможены. Руки уже не верили. И это плохой знак.