“И еще один вывод рискну предложить. Точнее, социологическую гипотезу. В сегодняшнем прагматичном мире книги пишут для тех, у кого есть деньги и кто книги может купить. Возраст этих людей таков, что значительная их часть была воспитана на молодежной субкультуре 1980-х годов, например, на дилетантских верлибрах Виктора Цоя, незамысловатых, как коровье мычание, пустых по смыслу, но ложно многозначительных. Юношам и девушкам нравилось романтическое противостояние его лирического героя „чужому” миру, занятому и освоенному благополучными людьми, презрение к мещанскому уюту, ощущение себя „лишним” там, где комфортно обитает большинство. Любовь к этой теме осталась в далеком прошлом, сменившись тягой к благополучию и уюту, а вот привычка к примитиву осталась навсегда. И теперь отлилась в социальный заказ”.
Василий Иванов. Канонизация Федора Достоевского. — “День литературы”, 2003, № 5.
“Священник отец Дмитрий Дудко недавно выступил на страницах печати с предложением о канонизации пяти русских писателей, на первое место среди них поставив Ф. М. Достоевского („Канонизация классики” — „День литературы”, 2003, № 3). Мы согласны с этой идеей в принципе. И хотя принимать решение о канонизации будет Церковь, но поскольку много лет мы занимаемся изучением творчества Достоевского, то хотели бы привести свои доводы в пользу канонизации именно этого человека. <...> У нас есть более далеко идущее предположение, а именно о том, что католическая Церковь не останется в стороне от процесса канонизации этого писателя”.
Здесь же — о том же: Емельян Марков, “Созидательная интуиция”.
Ср.: “Не так давно движимый лучшими побуждениями пастырь предложил канонизировать Достоевского (а заодно Пушкина, Розанова, Толстого!). Это вполне либеральная мысль. Не важно, что указанные лица уже канонизированы нашим культурным сознанием. И что у Церкви есть собственные мерила святости, далеко не совпадающие с нашими мирскими понятиями. Прославление не есть посмертная премия, присуждаемая за выдающиеся литературные заслуги. <...> Не надо смешивать небесное с земным”, — пишет Игорь Волгин (“Литературная газета”, 2003, № 23-24, 11 — 17 июня <http://www.lgz.ru> ).
Леонид Клейн. “От воя про духовность — к ресторану „Пушкин””. Беседу вела Наталья Иванова-Гладильщикова. — “Известия”, 2003, № 95, 31 мая.
“На самом деле массовая культура (то, чем мы сейчас окружены и чего не было в советское время) сегодня гуманитаризирует окружающую жизнь. Русская литература превратилась в бренд. Обратите внимание, какое количество ресторанов названы именами русских писателей или литературных героев: „Пушкин”, „Обломов”, „Штольц”... <...> В какой еще стране можно предположить, что тарифный план у „Би Лайна” будет называться „Пушкин”?” Леонид Клейн — преподаватель литературы Европейской гимназии.
Игорь Клех. Светопреставление. Повесть. — “Октябрь”, 2003, № 5.
Школа. Двор. Семья.
Маруся Климова. Моя история русской литературы. № 39. Вечная женственность. — “Топос”. Литературно-философский журнал. 2003, 3 июня <http://www.topos.ru>
“<...> если уж ставить все точки над „i” и провести до конца эту начатую не мной аналогию между Дон Кихотом и Мышкиным, то можно, наверное, было бы самое главное отличие между ними сформулировать еще и таким образом. Дон Кихот — это самый что ни на есть настоящий мужественный пидор, в том смысле, на котором с таким упорством настаивал Берроуз. А вот князь Мышкин, по-моему, — это все-таки педик”.
Предыдущие тридцать восемь монструозных глав см.: <http://www.topos.ru/articles/0206/06_06.shtml>
О Марусе Климовой и журнале “Топос” см. “WWW-обозрение Сергея Костырко” в июньском номере “Нового мира” за этот год.
Юрий Коваленко. Эротические фантазии Сергея Эйзенштейна. — “Русский Базар”, Нью-Йорк, 2003, № 23, 29 мая — 4 июня <http://www.russian-bazaar.com>
Говорит журналистка и переводчица Галина Аккерман (написавшая вместе с известным специалистом по русскому искусству Жан-Клодом Маркаде статьи для альбома “С. М. Эйзенштейн. Тайные рисунки”, вышедшего в свет во французском издательстве “Сей”): “У него есть одна картинка: на ней изображен клубок тел в разнообразных позах, а в углу сидит маленький лысый человечек и грустно на все это смотрит. Я думаю, что он и был этим человеком. Его чрезвычайно это занимало, он забавлялся, но в то же время в рисунках никогда не чувствуется накала страсти”.