Л. Копылов, Т. Позднякова. Послесловие. — “Наше наследие”, 2006, № 77.
Действительно послесловие к фрагментам записок покойного коллекционера и режиссера С. А. Шустера, которого я, кстати, немного знал — встречался с ним в усадьбе Узкое, памятный был день в конце 80-х годов прошлого века. Шустер писал о похоронах Ахматовой: о хлопотах близких, о труднейших (в самой своей организации) киносъемках прощания и прочем грустно-историческом. Эти записки уже публиковались, посему редакция “НН” попросила сотрудников Фонтанного дома подготовить обстоятельный компилятивный очерк к их малым фрагментам, что те и сделали. Дочитать его до конца (а он весьма насыщенный) я так и не смог, ибо спотыкался на ошибках в подписях к фотографиям. Например, на снимке, названном “Выносят венки. В центре — И. Бродский”, Бродского спутали с А. Найманом; скорбное лицо бородатого старца (не могу вспомнить, кто это) украшает подпись “писатель Алексей Пантелеев”. Редакция, видимо, не виновата — но хороши же музейщики: как это у них проскочило? А. А. в подобных случаях пользовалась, кажется, словечком “стыдоба”. Ужас как неловко.
Диакон Андрей Кураев. Мы верим не в бессмертие души, или Еще раз о смысле христианской веры. Беседовал Роман Маханьков. — “Фома”, 2006, № 4.
“После Своего Воскресения Христос не явился ни Пилату, ни Каиафе. Это и есть проявление вежливости Бога. Конечно, если бы со мной люди поступили несправедливо, а я затем оказался победителем, то сразу же нанес бы визит своим судьям и палачам. Но Христос обращается только к тем, кто любил Его при жизни. Чудо и любовь совместимы, только когда сначала следует любовь, готовность прорваться сквозь туман, неясность, неочевидность и бездоказательность, когда твое сердце кричит: „Я хочу, я требую, мне нужно, чтобы так было!” И только такое сердце получает ответ от Бога”.
Егор Логвинюк. Не в коня корм, или Тинейджер в пространстве поэзии. — “Знамя”, 2006, №5 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
В рубрику “Форум” пишет ученик 11-го класса, участник творческого молодежного объединения “Русская речь” (г. Сочи):
“Очевидно, к нам приходит все-таки самая продвинутая публика. Но все же, на мой взгляд, большинство моих ровесников довольно-таки скептически относится к поэзии. Расскажу про разговор со своим шестнадцатилетним знакомым. Однажды мы болтали о пустяках, беседовали на отвлеченные темы, и мне что-то вспомнился один из стихов Брюсова (в тему был), я стал цитировать, и вдруг мой приятель оглушительно чихнул. „Извини, — сказал он, — у меня аллергия на чушь”. Этим разговором, я думаю, показывается сегодняшнее отношение к поэзии. Я не вижу не то что будущего, я даже настоящего поэзии разглядеть не могу!
И все-таки! „Случайно, на ноже карманном, найди пылинку дальних стран, и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман”… Хорошо бы, наверное, научиться видеть поэзию в окружающем нас мире, даже в мелочах, например в дырочке на штанах, в яичной скорлупе, в сломанном ногте… Ведь поэзия — это не просто стихи, поэзия — это состояние души. Думаю, мир превратился бы в скотный двор, если бы не поэзия.
Читаю, фильтрую… Но ведь хочется и как-то поделиться впечатлениями с друзьями. А у друзей какие угодно увлечения, но не чтение, тем более качественной поэзии. Компьютер, рок, футбол… Я как одинокий волк в степи…
Я еще молодой читатель и написал все это для того, чтобы подтолкнуть тех, кто увлекается другими вещами, к чтению поэзии, и надеюсь, что уже в более зрелом возрасте я найду больше родственных душ…”
Вадим Муратханов. Избранные места из переписки по поводу одной статьи. — “Дружба народов”, 2006, № 5.
Статья была опубликована в № 8 “Дружбы народов” за 2005 год и называлась “Первородный грех колониста. Русские в Средней Азии”. Вот как отозвался на нее (а отозвались, по приглашению автора, многие, хотя и не все согласились на публикацию их отзывов) живущий в США поэт, издатель и врач Андрей Грицман: “Вадим! Не отрываясь вчера ночью прочел Вашу публикацию. Умнейшая грустная проза. Там есть редкое сочетание: быта, личного опыта, личной судьбы и в то же время философская, культурная и языковая проблема: эрозия огромной культуры, пусть начавшейся когда-то как колониальная, но потом развившей свои естественные признаки. Сравните хоть с еврейской русской культурой продолжительностью примерно в 80 — 100 лет, то есть для культуры и языка — короткий срок, но неизбывный. И за всем этим еще нависает облако некой опасности, вполне понятной. Поясню. Что будет с этим слоем людей, которые остались в „республиках”, особенно те, кто в возрасте? Двигаться вперед некуда, оставаться — все больше становиться иностранцем. Мы с Вами люди литературы, то есть в некотором смысле культуры, а значит, русской культуры, хотя Вы — русский узбек, а я русский еврей, а теперь еще и американский, то есть русский американец. И вот, несмотря на эти огромные различия — географические, этнические, какие хотите, мы в каком-то смысле — близкие люди. Близкие — через русские стихи! И через поэзию вообще, такая вот летучая субстанция, не признающая ни таможни, ни паспортного контроля. И нам потому понятна драма, даже не очень-то подспудно, нарастающая в диаспоре, да и не только в ней. Как ранние христиане уходили в пещеры, так мы — в Интернет, обменяться квантами тепла в безвоздушном пространстве…”