Можно подумать, что, снимая свой жутковатый гиньоль, режиссер пытался (страшно сказать!) подтолкнуть наше общество к Богу. Если так — тщетно. Бог или есть, или Его нет. Если Он есть, мир вовсе не походит на этот беспросветный кошмар, он трагичен — да, но по-другому, иначе. А если Бога нет (а Его принципиально нет в пространстве картины), то откуда же Ему взяться? Бога ведь не выдумаешь, как Данилу Багрова, с Ним такие номера не проходят. В финале картины есть эпизод, где научный атеист приходит в храм “приять обряд крещения”; интонация сцены — горькая скептическая ухмылка. Девица все еще корчится среди трупов, а интеллигент, струсивший спасти ее (хотя ему это вообще ничего не стоило), — креститься решил! Ни в какое обращение Балабанов не верит. Хочет его, может быть, но не верит. Слишком его завораживает им же созданный ад.
Самая серьезная проблема фильма (в смысле его этического воздействия) — то, что здесь никого не жалко. Ни Ангелину — несчастную куклу, которая твердит как заведенная всего несколько фраз: “Мой папа — секретарь райкома партии!”, “У меня — жених в Афгане, он за меня отомстит!”, “Дяденька, не надо!”. “Дяденька, я там туфли свои забыла…” и т. п.; ни ее родителей: жирное партийное чмо — папашу и бледную моль — мамашу; ни профессора с его заботами о том, что дети — “другие” и “наше все отвергают”; ни брата его — бесхребетного военкома. А про тех, кого можно было бы пожалеть — Сунька, утопист, убитый жених, — Балабанов устами Антонины говорит, что, мол, “чем раньше умрет человек, тем лучше; нагрешить меньше успеет”. Короче, мы должны думать, что им еще повезло.
Отсутствие живой и непосредственной эмоции сострадания — знак того, что, собственно, душу фильм не затрагивает. Зато сильно бьет по нервам и по мозгам, вызывая негодование простых зрителей: “Мы, типа, в кино пришли, а нам тут под дых”, — и повышенную интеллектуальную активность у тех, кому нравится разгадывать ребусы и горестно рассуждать на кухне о судьбах России. Фильм даже не подрывает идеологическую монополию власти. Телевизионная сказочка про великую и справедливую социалистическую державу — это для простецов. А для интеллигенции — вот, пожалуйста: все ужасно было, есть и будет, но наша власть (перекрашенная советская) — непобедима. А если позволить народу нас сковырнуть, то стране будет только хуже. Мент хоть жертве пожрать приносил и парашу за ней убирал, а так что? Было два трупа, стало три — вот и вся разница.
Не хочу сказать, что Балабанов сознательно работал на ведомство г-на Суркова, он кино снимал как мог, как хотел… Но вот просчитанная пиар-кампания, вбивающая всю эту безнадегу в головы оппозиционно настроенным гражданам под маркой: “Запретное слово правды на фоне всеобщей лжи!” — это уже перебор. Запретное? — Да с чего бы? И в широком прокате картина прошла, и в телевизоре в момент выхода на экран только и разговору было о “Грузе-200”, и для телепоказа купили; не в прайм-тайм, конечно, — ну да ладно, кто захочет, посмотрит… С чего запрещать-то? Успешнейший проект! То, что надо!
Хочется надеяться, что самому Балабанову после съемок “Груза-200” жить стало полегче. Любителям сильных ощущений картина доставила удовольствие, рефлектирующим зрителям дала повод для бесконечных увлекательных разговоров, начальство не обидела. Короче, снял — и снял, посмотрели — и посмотрели. При всем кажущемся радикализме в постановке проблемы: “Куда может скатиться общество без Бога в душе и без царя в голове?” — “Груз-200” в духовном и нравственном смысле влияет на социум минимально. Уж слишком эта картинка абстрактна и герметична в кошмарном своем совершенстве; настолько г(л)адкая, что не имеет сцепок с реальностью.
Гораздо более любопытной в смысле отражения нынешних социально-моральных коллизий показалась мне картина “Кремень” режиссера-дебютанта Алексея Мизгирева, произведенная той же кинокомпанией “СТВ”. Мизгирев — ученик Абдрашитова и верный последователь Балабанова — тоже снял историю про мента и тоже с некой оглядкой на Данилу Багрова.
Как и Данила, герой “Кремня” Антон (Евгений Антропов) после дембеля попадает в большой город и постигает там, что почем. Только, в отличие от балабановского “брата”, он сразу подается в ментовку, поскольку видит, где теперь сила. И за первые полчаса экранного действия этот наивный паренек из Альметьевска успевает сделать все, чтобы его можно было счесть законченным негодяем. Он сознательно встает на сторону сильных, которые унижают и обижают слабых (в частности, и его самого). Молчаливо участвует в том, как его коллеги за деньги отмазывают убийцу проститутки и подсовывают вместо него бесправного гастарбайтера. Он отправляет за решетку своего земляка, папу любимой девушки, который не хочет отдавать за него свою дочь. Стучит на коллег, даже соглашается стать киллером и при этом… остается нормальным парнем. Даже “хорошим” — в смысле, что подлости без особой нужды не сделает. С него все как с гуся вода…