Вот для чего полумрак и странность экспозиционного решения. Жакоте в “Пейзажах с пропавшими фигурами” пишет: “Истинные произведения искусства не отдаляют от жизни, но ведут к ней, помогают совершить правильный выбор, обращают к высшему. Всякая настоящая книга распахивается, как окно или дверь”. Так вот и мы про окна, да.
Однако же отрешиться от себя невозможно даже на симфонических концертах, не то что здесь, в ЦУМе. Даже если замедляешься, то не до конца того или иного ролика (на что рассчитывала Салливан?). Ходишь и расставляешь галочки, киваешь экрану, мол, мессидж считан, и перемещаешься к соседнему. Для чего же ты здесь, если видео легко скачать из Интернета, а артефакты комфортабельнее всего рассматривать в каталоге?
Нынешние произведения искусства уже давно не демонстрируют самих себя, раму для их воздействия создают места. Не зря самые известные коллекции стремятся обзавестись исключительными выставочными помещениями, архитектурными аттракционами, которые сами по себе уже являются местами силы. Оттого расположение выставок московской биеннале можно считать крайне точным — современное искусство приходит в Россию через специфику и особенности сложных и харизматичных мест: Музея Ленина, Башни Федерации, ЦУМа, “Винзавода”.
Место — это же в первую очередь среда обитания, больше имеющая отношение к жизни, нежели к искусству, вот отчего важно инфицировать город не в заранее узаконенных местах бытования прекрасного, но в сырых и перестраиваемых пространствах нового. Помимо мощного символического мессиджа, который несут и Башня, и тот же ЦУМ, помимо дискомфортной рассыпанности выставок и экспозиций по всему городу есть еще важнейшая задача обживания этого самого города, наполнения красотой тех территорий, которые не были на это рассчитаны. Чем больше будет подобных экспериментов, тем меньше останется в столице безобразия (причем во всех смыслах этого слова).
5. Пипилотти Рист и Джефф Уолл в Музее архитектуры. А в архитектурном музее показывали специальных гостей и специальные проекты. То есть типа самые сливки. Не обязательную программу, но нечто из ряда вон выдающееся.
Пошел в приподнятом, ибо самые сильные впечатления от Первой биеннале были связаны с экспозициями, развернутыми именно здесь, — в первую очередь с инсталляцией Болтански, посвященной призракам Одессы (множество замороженных пальто висело в Аптекарском приказе).
Здесь, как и на “Винзаводе”, очень мощный, самостоятельный архитектурный контекст. Само здание музея — старинная помещичья усадьба с остатками былой роскоши: сохранившимися лепным декором, расписными потолками, потрескавшейся мраморной штукатуркой. Место силы.
Во дворе, где к пристройкам прислонены фрагменты уничтоженных памятников архитектуры, есть несколько флигелей — полуразрушенный Аптекарский с фактурами и кладками позапрошлого века, с вынутыми полами, зиянием сводчатых окон, с обезумевшими беззубыми дверными проемами и зал поменьше, отреставрированный, аккуратный. Своды здесь побелены и нейтральны. Посредине зала здесь крутится на подставке “мерседес”, облитый черной липкой субстанцией со специфическим органическим запахом, к этой черноте приклеены в хаотическом порядке куриные перья.
В аптекарском пристрое, где после Болтански положили полы и места стало в два раза меньше, крутится под сентиментальную поп-балладу Криса Айзека видео Пипилотти Рист “Пей мой океан”. Проекции с двух экранов состыкованы в угол, изображение накладывается на неровную кирпичную кладку. Песенку Айзека, кстати, исполняет сама Рист, фонетика имени которой звучит много суггестивнее самого объекта, в котором плещется солнечный океан и купается в эдемских водах, залитых солнцем, сама художница.
Я помню, что когда мы пришли к Болтански, поднялись на анфиладу второго этажа и увидели подмороженные пальто, летящие наподобие ангельских созданий среди неба тусклых лампочек, то были настолько потрясены неожиданно раскрывшимся безмолвным театром, что мой приятель сказал: “Давай покурим”, и мы молча (каждый о своем) постояли и покурили. Теперь при входе в Аптекарский приказ встречает табличка “Не курить” и смотрительница держит самозахлопывающуюся дверь на улицу, чтобы никто не остался у Пипилотти.
Получается, что непонятно, кто кого представляет — Рист свое видео или стены зала, проступающие сквозь изображение, что здесь важнее. Но толстые стены хранят тишину и сырость. Музыка этот покой не нарушает, вплетается, помогая выпаданию из повседневной суеты. Ты долго бежал на Воздвиженку по переполненному людьми квартету центральных метростанций, покупал билеты, суетился, а потом зашел и пропал. Мог бы пропасть, если бы сосредоточился еще сильнее.