То есть соц-арт правильно начинается с сольного выступления концептуалистов, которые затем повторяются в разных сочетаниях и дополняются близкими (а то и далекими) авторами.
Методологически правильно. Снова И. Кабаков, снова уместный (а он всегда уместен) Д. Пригов, качественный Г. Брускин, неожиданно хорошие В. Косолапов, А. Соков и особенно В. Орлов. Обязательное обилие Комара и Меламида выполняет роль закваски, основы содержания, к которому хорошо пристегиваются и современные работы — О. Кулика, А. Каллимы, “Синих носов”, “МГ” и “ПГ”, К. Звездочетова. Видна поступательность, эволюционность развития, плавная и ненавязчивая, не выставка, а хорошая, умная монография.
На фоне этой поэмы языкового экстаза несколько залов китайского соц-арта, выкрашенные в агрессивно алый цвет, теряются, кажутся выхолощенными. Среди невнятицы проектов “Винзавода” (см. ниже) китайские художники выглядели самодостаточным и очень ярким, солнечным каким-то действом. А в Третьяковке на Крымском Валу алые залы с работами последних лет (снова преобладают большие, декоративные, плоскостные портреты Мао) выглядят необязательным эпилогом к основной экспозиции — советским п(р)оискам адекватного языка.
Дело даже не в том, что китайские соцартисты рядом с нашими кажутся безнадежно опоздавшими (русских кубистов середины 20-х годов тоже скучно смотреть после Пикассо первого десятилетия ХХ века, когда прорывы и открытия первопроходцев становятся общим местом культурной ситуации), а в том, что это очень гладкое и гламурное искусство совершенно не цепляет. Можно подумать, что у них, в Китае, кроме борьбы с наследием Мао (да и борьба ли это?), иных проблем не существует.
А все дело в контексте, в его безусловной силе. Почему-то у нас не принято учитывать силу окружающих тексты обстоятельств — будь то литературный журнал или художественная выставка. Обстоятельства места задают не только точку отсчета, но и подсвечивают (подобно фотографическому витражу) смысл конечного впечатления. Содержание у китайских выставок в Третьяковке на Крымском Валу и на “Винзаводе” примерно одинаковое, но насколько по-разному они смотрятся на фоне кирпичной кладки и концептуальной невнятицы “Винзавода” и как сильно тушуются после густых, пастозных складок исторического процесса, разобранного до последнего болтика и снова собранного, воссозданного и разыгранного как по нотам.
Нельзя игнорировать силу контекста, невписанность экспозиции в расписание конкретного места, из-за этого контекст начинает мстить и распылять задуманное. Вряд ли китайцы виноваты, что Ерофеев — отличный куратор, а им повезло много меньше, однако выставка, которая в ином месте могла бы стать едва ли не самым сильным высказыванием международного форума (мастеровитости, качества-то не отнять), оказалась торопливым послесловием к порывам, выполненным на коленке. Из-за чего яркость и красочность оказываются издевательством не над языками собственной культуры, но над взглядом чужаков-европейцев на китайскую самобытность.
Тем более что, прежде чем пройти на выставки соц-арта, нужно миновать большую монографическую выставку к 200-летию Александра Иванова и первую, кажется, ретроспективу орнаменталиста 30-х годов ХХ века Александра Волкова. То есть через слой артефактов очевидного музейного уровня с окончательно закрепленным статусом классиков и классики. Мы шли на соц-арт, поэтому Волкова и Иванова оставили напоследок, если силы останутся. Однако невнятная жизнерадостность китайцев потребовала степенного десерта.
Конечно, смотреть классического Иванова нынче скучно, но в выставке есть сюжет и интрига. Большую ее часть составляют эскизы к отсутствующему на этаже блокбастеру “Явление Христа народу”. Многочисленные наброски, зарисовки, эскизы из-за своей неокончательности и незавершенности оказываются удивительно свежими и сочными. Вариативность и серийность, присущие скорее искусству ХХ века, делают вспомогательные штудии достаточно актуальными. Понятно, что они не были для художника самоцелью, но именно тут и заключается главная интрига этого очень внятного кураторского проекта: никто не знает, что останется в истории и что будет востребовано потомками — тонны монументальной гладкописи или почеркушки в рабочем блокнотике.