Я думаю, что человек взрослый имеет право на какую-то амплитуду колебаний, у него иногда есть настроение очень сильно помолиться, а иногда он рухнет в постель и только скажет: „Господи, помилуй”. И дети имеют право это видеть. И это для них тоже определенный опыт жизни живого человека. Детей на самом деле не обманешь. Уж что ты есть, то есть. Изобразить из себя больше, чем ты есть, невозможно. Они тебя раскусят. Мы все время забываем, что дети не дураки. Часто, потому что у них чистая душа, они считывают такой слой, который ты, кажется, надежно прикрыл.
Дети даны родителям не для того, чтобы родители из них что-то такое сделали, а для того, чтобы родители продолжали свой духовный путь, чтобы они менялись. Потому что дети ставят перед родителями такие задачи, которые больше никто никогда перед ними не поставит. Ребенок может быть совершенно не таким, как ты от него ждешь. И тебе придется смириться с тем, что он не получит высшего образования, или не будет ученым, или будет ходить в церковь не так часто, как ты это запланировал. Нужно смириться с его выбором. Дети нам даны для того, чтобы мы не закостенели и продолжали двигаться”.
Из биографической справки: “Мария Сергеевна Красовицкая родилась в 1967 году. Окончила немецкую спецшколу, в 1983 году поступила на классическое отделение филфака МГУ. С 1988 по 1992 год — м. н. с. Центрального музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева. С 1992 года по настоящее время — преподаватель литургики в ПСТГУ. В 1993 году вышла замуж. У Марии Сергеевны семеро детей (от 4 до 12 лет): пять мальчиков и две девочки. Преподаватель Закона Божия, латинского языка в гимназии „Свет”, литературы — в московской Традиционной гимназии. Научные труды: учебное пособие „Литургика” (курс лекций)”.
Виктор Куллэ. Мальчики кровавые в глазах. Дом Веневитинова. Кривоколенный пер., д. 4. — “Ностальгия”, 2007, № 5.
“В 1923 году в одну из здешних коммуналок вселилась семья Гинзбургов, старший из детей которой — Александр Галич — станет сначала преуспевающим советским кинодраматургом, а потом и одним из самых пронзительных поэтов периода „оттепели”. Галич прожил здесь детство и отрочество: от 6 до 16 лет. Отсюда он бегал на заседания руководимого Багрицким литературного кружка. Стихов Веневитинова советский школьник, естественно, не знал, но Пушкин и его чтение здесь „Годунова” являлось предметом особой гордости всей дворовой пацанвы. Тем паче, что дядя будущего барда профессор Лев Самойлович Гинзбург был крупным пушкинистом.
Две фантастически разных судьбы поэтов, связанных с домом на Кривоколенном, роднит, на первый взгляд, только одно: нелепая и несвоевременная гибель (двадцатидвухлетний Дмитрий Веневитинов умер от простуды, Галич — от удара током. — П. К. ). Но это не совсем так. И юный философ-шеллингианец, и благополучный советский литератор, в одночасье превратившийся в поэта-изгоя, имеют нечто неуловимо родственное. Оба могли заблуждаться в жизни реальной, но становились беззащитно честны перед Словом. Веневитинов неукоснительно строил жизнь по законам того гармонического Логоса, который, уже после его смерти, выкристаллизовался в „язык пушкинской эпохи”. Галич — после занятий в студии Станиславского, после бултыхания в пруду соцреализма — вдруг услышал гул полублатной фени, привнесенной вернувшейся из лагерей интеллигенцией в языковое сознание страны. И — одним отчаянным рывком — возвел его в ранг истинной поэзии.
Обоих никто конкретно не убивал, но почему же при названии „Кривоколенный” так убедительно мерещатся „мальчики кровавые в глазах”?”
Эмир Кустурица. “Кино должно исцелять души…”. Беседовал Константин Мацан. — “Фома”, 2007, № 5 <www.foma.ru>.
“ — И какой была реакция Ваших коллег по цеху на то, что Вы приняли Православие?
— Мне нет никакого дела до моих коллег…
— А друзья?
— Реакция друзей была весьма одобрительной, потому что мои нынешние друзья — по большей части христиане. Хотя в Сараеве это стало большим сюрпризом для тех людей, с которыми мы общались еще до моего студенчества, до того, как я уехал учиться режиссуре в Прагу. Они меня ненавидят, как ненавидят всех православных сербов. Поэтому там и началась война. Да простит им Господь (долгая пауза, рука с чашкой кофе дрогнула)…”
Виктор Леонидов. Этот изумительный Алексеев. — “Наше наследие”, 2007, № 81 <www.nasledie-rus.ru>.