Конечно, книги есть везде. Можно бросить эту библиотеку и собрать другую. И можно чему-то научить Мигеля, если он захочет меня слушать. Это здесь я один такой умный, а в большом мире у него будет много учителей.
Книги. Что они значат в моей жизни? Мне странно себе признаться, но значат они не много. И от них я устал — читаю все меньше, а на полках копятся тома, которые я даже не разрезал. Книги по-настоящему важны только для того, кто их пишет. Остальные читают и тут же забывают. В памяти остается только прочитанное в детстве, впечатанное крупными буквами в память. Но я-то не пишу книг.
Они дарили мне забвение, когда я его искал, когда я пытался спрятаться за размышлениями Платона или Прокла от банальности окружающего, от моих воспоминаний.
Все могло быть иначе. Если бы рядом со мной была белокурая девушка с Севера. Тогда бы я знал, зачем живу. Зачем же я привез ее в этот город, а не остался с ней? Почему я не смог уехать отсюда даже тогда, когда был молод и полон дерзких идей? Я привез ее в это проклятое, ненавистное место и погубил. Так куда и зачем мне бежать теперь? Что спасать? Что начинать сначала?
Елисео протянул руку и снял книгу с полки. Полетела едкая пыль. Елисео раскрыл книгу. Он смотрел на витые греческие буквы и ничего не понимал. И тогда он с размаху бросил фолиант на каменный пол — переплет сломался, страницы выскользнули и рассыпались. Елисео снимал книги охапками и бросал — они раскрывались, бились и рассыпались.
Он подошел к столу, налил вина и выпил залпом.
— Как я устал, боже мой, как я устал, — сказал Елисео. — Я устал бегать от самого себя, торговать перьями, говорить ни о чем. У них рушится город, а у меня — мир. Я не хочу и не приму другой. Я останусь здесь.
Елисео снял с верхней полки папку с медной застежкой: в ней хранились его рукописи — все, что он сумел записать за свою не самую короткую жизнь. В ней были его стихи. Он открыл застежку и опрокинул папку — листы хлынули на пол. Они закружились по комнате, они переползали под сквозняком, они успокоились и замерли. И Елисео прошел по ним. Если человек не может быть тем, кем ему выпало быть, он может разрешить себе умереть. И славно, если ему устроят такие веселые похороны! Не над каждым покойником надгробным салютом рушатся горы.
Елисео прихлебывал вино:
— Прости меня, мальчик Мигель, ты, наверное, будешь плакать над своим непутевым дедом. И лучше ты поплачь. Я не люблю, когда ты каменеешь и твой взгляд становится жестким и невидящим. Ты будешь думать, что твой в сущности недалекий, полуобразованный, полусумасшедший дед был великим человеком, что он знал великую тайну.
Это хорошо, потому что великую тайну бытия откроешь ты. Ты откроешь ее, потому что будешь искать то, о чем говорили твой дед и Мануэль. И когда ты найдешь ее, став убеленным сединами человеком, ты подумаешь — нет, этого они знать не могли. Но пусть желание стать с нами вровень, проникнуть в тайны, которых у нас нет, будет тебя теребить и подталкивать. Прости меня, мальчик. Осталось простить Луиса за смерть матери. Но этого я сделать не могу.
Елисео долил остатки вина из бутылки. Их оказалось слишком мало. Тогда он открыл еще одну. Его знобило от бессонницы и возбуждения. На него навалилась ватная усталость.
Сначала он хотел остаться в своей комнате и просто проспать собственную смерть, но потом решил подняться на площадь перед собором. Он не захотел, чтобы его завалило собственным потолком. Он в последний раз оглядел свою книжную лавку. Книги лежали на полу как груда камней. Они умерли, потому что, только отдавая себя человеку, книга может жить, а человеку нужны силы, чтобы понять и принять ее слово. Но человек устал.
66
Все это долго длилось и так быстро кончилось. Он думал о мальчике. Он полюбил его. Он позволил мальчику прикоснуться к сокровенному. И эта юная, открытая будущему и прошлому мысль в своем поиске стала тем ничтожным толчком, который перевернул последнюю страницу. Когда мальчик отчаянно рванулся вниз, к истоку своего мира, стало ясно, что будут и другие мальчики и они вырастут и не отступятся от своей цели. Значит, нужно захлопнуть книгу. Последний долг создателя перед творением — отпустить его в свободный полет.
Его смущало, что он пообещал мальчику путешествие и не мог выполнить обещание. И это смущение говорило о том, что он слишком близко подошел к этому миру. А значит, решение закрыть последнюю дверь было принято верно. Они это сделали за него, потому что он уже не мог этого сделать.