А. Ну, этот вроде не из деревни…
Б. А неизвестно. Он — ниоткуда. Светловолосый грузин с русской мамой и литовской фамилией… Невнятность происхождения — одна из немногих принципиальных условностей этого абсолютно достоверного по фактурам фильма. Режиссеру нужен был на экране человек вообще, человек без корней, без прошлого…
А. …Которое все-таки его настигает и убивает. Вот ничего особенного вроде в картине не происходит. Живет человек, бегает по утрам, ездит в метро, смотрит телик, покупает одежду, ест чебуреки по двадцать рублей, ищет какого-то Васю, таскает кошельки из карманов, хоронит мать, навещает в армии брата, спит с кассиршей из магазина, которую не в силах запомнить в лицо, в конце, нелепо подставившись, — погибает… А не оторвешься, смотрится как детектив. И не только потому, что герой ворует и криминальная линия сама по себе создает напряжение. Просто сюжет выстроен так, что каждая деталь, как в детективе, по методу “тепло”, “еще теплее”, ведет к узнаванию скрытого…
Загадка предъявлена в первом же кадре: лицо героя на фоне белой стены, длинный статичный план, реплика: “Нет, не помню”… Потом он долго бежит на фоне гаражей, потом сидит у брата в части, брат пялится в телевизор (на экране “Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен” — ничего случайного!)…
На вопрос: “Ты бегаешь?” — Шультес говорит: “Нет, не бегаю”. Зачем врет?
Потом мы узнаем, что он был когда-то бегуном, профессиональным спортсменом. Но это то, что тщательно вытесняется в разговорах с людьми, хотя зрителю показывают героя во время пробежки и даже на стадионе, где он отрешенно наблюдает за тренировками бегунов. Амнезия тут довольно лукавая. Это и клиника, и в гораздо большей степени способ вытеснения — способ избавиться от последствий
какой-то чудовищной травмы. Когда умрет мать, Шультес похоронит ее один и не сообщит даже брату. Во время очередного свидания в части на вопрос: “Как мать?”-— невозмутимо ответит: “Нормально”. А урну с прахом, доставленную из крематория, поставит в шкаф — туда, где теснятся когда-то выигранные им кубки. Такой своеобразный способ хоронить прошлое. Что же там, в прошлом? Что с ним случилось? Однозначного ответа мы в итоге так и не получим…
Б. Там, в прошлом, остался человек, наделенный способностью чувствовать.
Герой — карманник, но ворует бумажники и ключи от джипов без азарта и алчного блеска в глазах. Это, видимо, единственно возможный для него способ существования на уровне невзаимного, анонимного контакта с людьми. Деньги водятся — и ладно. Единственная попытка устроиться на работу заканчивается тем, что герой забывает, где автосервис, куда его обещали взять. Однако воровство — еще и способ стереть, аннигилировать наметившийся контакт. Так, к примеру, герой не преминет вытащить бумажник у пьяного мужичка, с которым провел целый день в бане, избывая муку после похорон матери.
Жизнь, однако, по сюжету все время подбрасывает ему перспективу иных отношений. В какой-то момент появляется маленький воришка Костик (Руслан Гребенкин), которого герой берет в дело и который привязывается к нему, скачивает в мобильник персональный рингтон: “Леха я или не Леха?” (все не случайно!). Есть врач Павел, работающий в реанимации и почему-то заинтересованный в том, чтобы Шультеса вылечить. Девушка-иностранка в метро (Сесиль Плеже), ограбленная героем и (едва не) отдавшая концы у него на глазах в отделении, куда он зашел навестить Павла. Шультес не может ее забыть — идет к ней в квартиру, смотрит любительское видео, где она долго говорит в камеру, что любовь делает радостной и осмысленной даже покупку чашек в горошек (такие же красные чашки в белый горох у героя в квартире — остаток той жизни, в которой была любовь)… Фон существования героя — равнодушная апатия, сдобренная, как анальгетиком, воровством и враньем. Но когда откуда-то из глубины души поднимается тень человечности и настоящего чувства — вины ли, привязанности, — в глазах Шультеса появляется невыносимая боль. Боль, способная довести до самоубийства. Посмотрев видео, он рискует стряхнуть пыль с фотоальбома, в котором хранится прошлое. Вот он с матерью. Вот он на беговой дорожке. Вот он рядом с Павлом с перевязанной головой. Вот молодая женщина счастливо прижалась сзади к его плечу, и надпись на обороте 14 апреля 2006 года — день рождения Оли? Она погибла? В автокатастрофе, о которой упоминал врач? Шультес виноват в этом? Вспомнить (или признать, проговорить вслух), что же произошло, он так и не решится. Зато помрет так, как описывал врачу причину своей болезни. Пойдет на дело, даст себя догнать и