“В кино начался период смены поколений. А это значит: серьезный кризис старых представлений о кинематографе и, следовательно, — авторов, приоритетов, тенденций. <...> И это нечто совсем иное, нежели позиция „Тодоровский-младший против Тодоровского-старшего”. Это всегда смена самих типов художественного мышления. Так появляются Кирилл Серебренников, Алексей Мизгирев, Анна Меликян, Борис Хлебников, Алексей Попогребский, Игорь Волошин и та же самая Валерия Гай Германика, вокруг которой, похоже, будут скрещиваться копья. <...> А Валерия Гай Германика (может быть, через десять лет такое сравнение покажется слишком для нее шикарным)-— такая же экстремистка, какими были в изобразительном искусстве начала
ХХ века представители „Бубнового валета”, „Голубой розы”, „Ослиного хвоста” — объединений, казавшихся чудовищными по сравнению с „Миром искусства” с его потрясающим мастерством, редкостными эстетическими решениями, наследованием русской и французской живописным школам. И вдруг в 1907 году приходят люди, казалось бы вообще не умеющие рисовать... хулиганы. Сегодня их произведения продаются по огромным ценам, а они признаны классиками мирового искусства. Я совсем не хочу сказать, что Гай Германика будет признанным мэтром. Я просто обращаю внимание на некий импульс, заметный содержательный тренд: молодые люди чувствуют неудовлетворенность и по отношению к отцам, и ко всем другим художникам межеумочного
последнего десятилетия”.
Сергей Есин. Маркиз Астольф де Кюстин. Почта духов, или Россия в 2007 году. Предисловие Анатолия Королева. — “Российский колокол”, 2008, № 3 (22) <http://www.roskolokol.ru>.
“По жанру это, пожалуй, мистический памфлет...” (Анатолий Королев).
В этом же номере “Российского колокола” — большая поэтическая подборка Василия Казанцева. К сожалению, все стихи в этом журнале зачем-то набраны курсивом.
Михаил Золотоносов. Мистификация Владимира Сорокина. — “ OpenSpace ”, 2008, 11 июня <http://www.openspace.ru>.
“Со слишком уж большим нажимом Сорокин подал „Заплыв” как книгу „ранних повестей и рассказов”, чтобы все было на самом деле так просто. С одной стороны, подзаголовок, только что процитированный, с другой стороны, мозолят глаза даты: 1978, 1979, 1980, 1981 гг. Откуда такие залежи после двух- и трехтомника? Забегая вперед
доказательств, начну с того, чем следовало бы закончить: книга эта — мистификация, напоминающая о соответствующих проделках Казимира Малевича. И все даты тут следует писать в кавычках: „1978”, „1979” и т. д. Трудно точно сказать, что за этим стоит: то ли просто желание предложить читателю игру, то ли забота о создании своей фиктивной биографии. В любом случае чтение довольно унылой книги становится гораздо более интересным”.
“Таким образом, можно предложить гипотезу о желании Сорокина утвердить свой приоритет постмодерниста путем существенного — на 15—17 лет — смещения начала постмодернистских опытов на период разгара соцреализма и оказаться хронологически как можно ближе к „Москве—Петушкам” (1970). Едва Сорокин успел очнуться от юности — и сразу же в 23 года стал писать как завзятый постмодернист. Рождение постмодернистом до превращения постмодернизма в массовое явление — это, очевидно, и есть цель всех мистификаций и тоже, кстати, вполне постмодернистский жест. Оказаться в одной компании с Малевичем, по крайней мере, забавно”.
Алексей Иванов. “Талант — это качество твоего мышления”. Беседовал Игорь Михайлов. — “Литературная учеба”, 2008, № 2, март-апрель.
“Я довольно редко перечитываю свои старые произведения. Разве что какой-нибудь критик достанет „выдиркой” из контекста, тогда злобно схвачу свою книжку, чтобы убедиться, какая же критик сволочь”.
Николай Калягин. Чтения о русской поэзии. Чтение седьмое. — “Москва”, 2008, № 3.
“Переходя к биографии Катенина от биографии Дениса Давыдова, словно бы попадаешь в ноябрьскую ночь после майского дня. Если уж говорить о незаслуженно горьких писательских судьбах в России XIX столетия, то тут судьба Катенина в первую очередь приходит на ум. Катенин в нашей литературе — имя невеселое”.
Среди прочего: “Согласитесь, что обыкновенный человек наших, например, дней говорит о Пушкине вещи сплошь правильные и умные („наше все”, „родился в 1799 году” и прочее) именно потому и только потому, что Пушкин не задевает его за живое. Обычный наш современник твердо знает, что Пушкин — величайший поэт России, но теплоту, тревогу и живость испытывает, перечитывая в двадцатый раз „Золотого теленка” или „Мастера и Маргариту”. Вот об этих книгах он способен иметь свое суждение-— способен, от полноты сердечной, сказать о них какую-нибудь смешную глупость: назвать Ильфа и Петрова „классиками”, булгаковский роман — „литературным шедевром” и т. п. Правильные же слова о Пушкине, которые наш современник по временам произносит, — это чужие слова, заученные с грехом пополам на школьных уроках литературы. Произнося эти слова, наш современник освобождает от них свой организм и, надо думать, испытывает облегчение”.