Выбрать главу

навряд ли сохранил в памяти образ спесивого парня, даже не кивнувшего в приветствии головою; он был погружен в себя, его взгляд был сама горючая печаль. Два самолюбивых поэта обитали в особых мирах, и ничто не притягивало их друг к другу”.

И т. д. И это не памфлет.

Вероника Лосская. О Записных книжках Цветаевой. — “Стороны света”, 2008, № 9, май <http://www.stosvet.net>.

“<...> ее ранняя проза, проза дневников и Записных книжек, от первой до восьмой включительно и есть тот роман, который Вячеслав Иванов ее увещевал писать”.

“Прозу ее русский читатель всегда ставит на второе место. Во Франции же, из-за недостаточного знания стихов, изданных в переводах небольшими тиражами, она воспринимается французским читателем прежде всего как удивительный прозаик”.

Игорь Манцов. Внутренняя империя. — “Взгляд”, 2008, 15 июня <http://www.vz.ru>.

“Сюжетом или бюджетом, новыми гармониями или диссонансами, оригинальной пластикой или внутрикадровым дизайном никого нынче не удивишь. Руки связаны, фантазия ограниченна? Не беда, это позволяет умным кинематографистам сосредоточиться на интерпретации, на „паузах и тембрах”, дает возможность „продышать” канон по-своему, заново. Адресуясь к чувствительным натурам, хорошее сегодняшнее кино манипулирует так называемыми мелочами. Теперь у кинорежиссера навряд ли есть шанс прослыть „великим”, зато возможностей сделать незаурядный опус на бросовом материале, затронув при этом как „последние вопросы”, так и душевные струны внимательного потребителя, — больше, чем когда бы то ни было”.

Борис Минаев. “Духовное сектантство помогло нам выжить”. Возможен ли в России полноценный культурный андеграунд? Беседовал Ян Шенкман. — “Новая газета”, 2008, № 45, 26 июня.

“Нынешний андеграунд возник как оппозиция рыночной массовой культуре. Клубы, поэтические вечера, странные неформатные спектакли. Другое дело, что он сам стремится стать масскультурой. Большинство андеграундных людей с удовольствием встали бы на место тех, кого они презирают. А андеграунд, направленный против

официоза, еще не появился, просто потому что не успел. Он появится, если государство станет окончательным и полным монополистом”.

Славомир Мрожек. Валтасар. Автобиография. Фрагменты. Перевод с польского Вадима Климовского. — “Иностранная литература”, 2008, № 6 <http://magazines.russ.ru/inostran>.

“Меня зовут Славомир Мрожек, но теперь, после того, что случилось со мной

четыре года назад, у меня новое имя, более короткое: Валтасар. 15 мая 2002 года я

перенес инсульт, результатом которого стала афазия. При афазии человек, вследствие нарушения некоторых мозговых структур, частично, а то и полностью теряет дар речи. Когда я снова обрел способность говорить и попытался вернуться к работе, пани

магистр Беата Миколайко, по профессии логопед, предложила мне в рамках курса

лечения написать новую книгу”.

“Прошу не искать тут эротических эпизодов моей биографии, потому что их нет. Я согласен, что такого рода близость между мужчиной и женщиной — самое важное

в жизни, но избегаю этой тематики из-за абсолютно интимного характера подобных

отношений, а также из-за существующей в нашей литературе несправедливости: в то время как мужчины во всеуслышание распространяются на эту тему, женщины в основном помалкивают, хотя у многих из них наверняка есть что сказать”.

“Может статься, я невольно исказил какие-то факты и рассказал о них не совсем так, как это происходило в действительности. В таком случае прошу читателей меня извинить”.

Не пересказывать “Гамлета”. Беседу вел Андрей Архангельский. — “Огонек”, 2008, № 24 <http://www.ogoniok.com>.

Говорит Соломон Волков: “<...> в 30-е годы в СССР впервые была создана система распространения и пропаганды некоммерческой культуры. Массовые тиражи классики, доступные книги великих писателей — русских и зарубежных. Классика редко бывает коммерчески выгодной. В СССР под влиянием Горького классику стали внедрять сверху, обеспечив сравнительно высокий уровень образованности в обществе. Эта система просуществовала почти 60 лет — и когда она обрушилась, мы очень скоро с ужасом увидели, что вместе с наступлением свобод с огромной скоростью происходила дегуманизация населения. Нам казалось, что любовь к Пушкину или Толстому