Выбрать главу

и стенаниями бабушек. Молодые были, беззаботные. Хорошо-то как нам

было! Очень давно.

Севка там тоже отдыхал со своей женой. Загорел, носик-морковка облупился, реснички выгорели. Но шея окрепла — голова уже не выпадала из воротничка. В руках держал взрослую ракетку (прежде начинал с

облегченной детской) и похлопывал ею по коленке. Говорил солидным баском, тщательно выговаривая окончания. Он ведь еще и лекции в академии читал, доцентуру имел.

“Я, старик (нам было лет по тридцать пять), здесь играю на корте каждый день, благо погода способствует. Стал играть на деньги. Для усиления куража. Эти раскормленные полковники из генштаба, зажиревшие буржуи да тыловики ср…ые, ведутся на мой хилый облик. Да и жадность, как известно, фраера сгубила. Я им предлагаю по маленькой. Сначала проигрываю. Нарочно. Потом покрупнее. Опять проигрываю. Делаю вид, что я в запале, теряю голову. Ставку повышаю до возможно допустимого, а то потом денег на расплату не хватит, они заведут бузу какую-нибудь. Мне этого не надо. Я лучше в тенечке, незаметненьким останусь.

Как только ставки сделаны, начинаю игру. Без паузы, чтобы не передумали. Они мне даже фору дают, убогому — один-два гейма (всего их пять). Я кланяюсь и благодарю. А потом приступаю к делу — рву их в клочья. Подача у меня слабая, двумя руками качественно не подашь, но зато точно в неудобный уголок могу устроить. И начинаю крушить их: с лета, смеш, опять с лета, с закруткой, плоско — я все это уже освоил и на практике применяю запросто. Счет растет молниеносно. Они уже жалеют о форе. Но уговор дороже денег. Хотя деньги — вещь не лишняя. Я их уважаю, они меня согревают. Вот вчера двух самодовольных козлов обыграл — Лидке приобрел спортивные туфли. Модные, удобные. Ты довольна, моя краля?”

Лидка загадочно улыбается, щурится и выставляет вперед одну ногу. Севка с удовольствием ее оглядывает. Видно, у них такая игра. “Мне, — говорит он абсолютно серьезно, — очень ее ноги нравятся, я балдею от них. Вот вечером ляжешь спать, сил уже никаких нет, все до лампочки, но натолкнешься на ее ногу, она как стальная, только теплая, и сразу откуда только сила берется и бодрость — прямо через край! Вот какие ноги у этого человека!”

Гулял он от этого человека направо и налево. Даже в замкнутом санаторном Гурзуфе умудрялся “куры строить” обслуге женского пола. От поварих и санитарок до замглавврача. Зато и ревновал ее тоже регулярно. Бурно. “Всех поубиваю, кто к ней притронется”, — предупреждал он и грозно нахмуривал жидкие брови. Даже белая пенка высыхала по краям разгоряченного рта. Голова на тонкой шее как радар поворачивалась в сторону потенциального обидчика. И народ расступался, стараясь не встречаться глазами с этим дракошей. Он, как Змей Горыныч, мог испепелить. Хорошо, что хоть одна голова была, а не три.

Теннис его очень укрепил. Он вышел на работу. Правда, вместо чемоданчика-кейса носил тонкую папочку с несколькими листками. “Мне хватает, — говорил он гордо, — остальное все в голове. Туда вирус не добрался. Пусть дураки носят чемоданы с бумагами”. Спесивый был чрезмерно.

Но тут его подстерегла другая беда, не менее опасная, чем энцефалит,-— алкоголь. У него и наследственность была не “люкс”. То ли отец, то ли мать страдали запоями. Где-то на Дальнем Востоке. Он это тщательно скрывал. Но природу не обманешь, гены не запретишь. Не те времена.

Я по неосторожности тоже внес свою лепту в этот необратимый процесс.

В одну зиму мы снимали дачу в Барвихе. На субботу и воскресенье. В те древние времена Барвиха не была запредельно модной. Нам подходила Усовская ветка, мы жили на Хорошевке, ехать близко. Дача была недорогая, просто изба. Хозяин — одиночка, жил в пристроечке. Перед нами не маячил, слегка попивал. Я приглашал Севку с женой и сыном, хотел его тренировать в ходьбе на лыжах. Толчок лыжными палками был ему чрезвычайно полезен. Это входило в придуманную мной систему тренировок. Он кривился, не любил холод, но слушался. Однажды, для поощрения, я обещал глоток коньяка. Меня тогда снабжали азербайджанским,

марочным. Он оживился, глаза заблестели. “Годится!” — сказал он с вдохновением и покатил по лыжне. Когда он толкался палками, у него зад оттопыривался картинно. “Главное — отклячить жопу, — научно объяснял без пяти минут доктор физико-математических наук, — тогда толчок эффективнее и мощнее”. Эрудит.

Вечером наступал миг его блаженства. Я наливал коньяк из маленькой бутылочки в десертную ложку. Он проглатывал, занюхивал рукавом “по-пролетарски”. И требовал вторую ложку. Мол, не распробовал. Очень оригинально. Он полюбил десертные ложки. “Мой любимый размер”, — как говорил ослик Иа в монографии о Винни Пухе.