Комментарий композитора . «Человек — это не смысл, а тело, полное страстных сухожилий, ущелий с кровью, холмов, отверстий, наслаждений и забвения» («Чевенгур»).
«Громадный, опухший от ветра и горя голый человек умирал по мелким частям на ходу жизни» («Котлован»).
«Человек добыл себя откуда-то своими одинокими силами» («Чевенгур»).
В основе пьесы три характеристики человека, взятые из сочинений А. Платонова «Чевенгур» и «Котлован». Каждой из характеристик соответствует свой музыкальный материал, столкновение и взаимопроникновение которых создают картину платоновского человека. Одной из основных задач была попытка передать в музыке нарочитую «неправильность» и «неудобство» языка Платонова. Музыкантам приходится «сражаться» с текстом, превозмогая не только возможности своих инструментов, но и собственные физические силы.
Сергей Невский, «Фигуры в траве» (2001)
Пьеса вдохновлена книгой интервью Фрэнсиса Бэкона Дэвиду Сильвестру. Исполняет ансамбль «Клангфорум», запись с Европейского музыкального фестиваля, Базель, ноябрь 2001.
Впечатление слушателя . Тишина, подзвученная микрофонами, фонит намагниченным фоном, неслышимой рябью. На ее фоне начинают проступать рыхлые разводы (как на тающем пломбире) — то в одну, то в другую сторону, как рассредоточенные, нескоординированные дворники, образуя аркады, аркады, аркады…
...аркады, аркады, аркады, асимметричные, расплывающиеся в восприятии, ибо день вязок и текуч; мысленно ты бежишь по этим аркадам, словно бы расплющенный атмосферным давлением, солнечным светом, бликами на поверхности калифорнийского бассейна. Осознавание себя превращает твою мысль в твое тело, скрипит, приоткрываясь, дверь, из-за нее сочится запах разложения; а, знаешь, ты тоже растаешь...
...арпеджио, возникающее на кончике ножа; на кончике носа; на кончике растопыренных пальцев, каплей, срывающейся вниз; допустим, «темно-синее» означает «сырое»; допустим, в комнате тихо — ты выключил свет и сквозь окно сочится улица; допустим, Ленинградский проспект, обозначенный фортепиано, ну и все прочее, постепенно нарастающее, обрывающееся и нарастающее вновь.
В этой мгле все пропорции искажаются, а фортепианная дорожка серебряным, лунным светом, с изменившимся лицом (то ли Рахманинов, то ли Дебюсси) бежит к пруду — то есть к фортке, то есть на рожу, наружу. Снова закрывается дверь, смотришь внутрь себя и ничего внутри не находишь. Допустим, качаешься как на качелях (голова твоя, как крыльями птица, ушами машет), допустим-допустим; скрип скрипит, точно бы сдувается, ну да, ну да, щи да каша — радость наша; остального и не осталось вовсе, то есть осталось, но не радует; может, и радует, но не спит, не засыпает, когда нужно заснуть, бодрствует, исчезая, растворяясь в тишине, немея — вот и тело немеет, и губы немеют тоже; все тише и тише, пока не покинут...
Комментарий композитора . Сочинение написано в 2001 году. Источник вдохновения — книга интервью Фрэнсиса Бэкона, где тематизируются две вещи — роль случая в рабочем процессе и живучесть архетипов классического искусства в современной живописи.
Так и меня интересовала действенность гармонических моделей тональной музыки в современном контексте, и в этом можно усмотреть параллель с Бэконом, «перерисовывавшим» Веласкеса и Ван Гога.
Одним из главных импульсов было стремление добиться предельной простоты, нейтральности материала — и максимальной сложности процессов (доступных уху), с ним происходящих. Все, что мы слышим, — хроматические гаммы: асинхронно ускоряющиеся, замедляющиеся — и изменения тембров — от едва заметного шороха к полноценному звуку и от полноценного звука к искажению. Гаммы, расходясь и пересекаясь на разных скоростях, образуют аккорды, иногда — тональные. Нам все время кажется, что преобразование материала вот-вот выведет нас к привычному тональному контексту, и всякий раз мы вынуждены признать, что ошибались.