Мне захотелось создать систему, в которой коммуникация при помощи симулированного, как бы детского языка работает так же эффективно, как и обычная речевая коммуникация, идет с ней наравне.
Экспрессивный материал, на котором строится пьеса, вводится в синтаксис, его остраняющий, последовательность повествования (как и в литературном первоисточнике) все время нарушается, и из историй вместо связанного сюжета получаются изолированные объекты.
Музыкальная драматургия одновременно и связывает эти объекты в единое целое, и остраняет их, намеренно уводя внимание слушателя от солиста, и только в финальной каденции ему «удается» сломать эту мнимую предопределенность драматургии.
Дмитрий Курляндский, «Жизнь и смерть Ивана Ильича» (2005) для 16 исполнителей
Впечатление слушателя . Смерть крадется к нам по дымоходу, смерть царапает окна иглой; смерть принимает самые разные звуковые обличия: домашних птиц, разговоров на улице, ветра и шума, доносящегося из-за окна.
Кинематографическая, по насыщенности и объему, звуковая картинка, формирующая ощущение солнечного летнего дня, всеобщей активности, сквозь которую, преодолевая, просачиваются лучи уничтоженности, уничтожения.
Звуковые картины наслаиваются друг на дружку, словно мастерски разыгранные актерские этюды, запечатленные на кинопленку, черно-белую, а то и цветную, сквозь которую, обугливая и запечатлевая, пронизывая и застревая, проникают потусторонние движения.
Самая, между прочим, нарративно очевидная пьеса Курляндского, состоящая из оптимистического анатомического театра, умолкающего где-то на середине, накрывающего летний мир точно тучей с грозой, когда эти незримые вроде бы лучи небытия становятся особенно очевидными. Овеществляются и материализуются.
Так снимал свои ранние фильмы Сокуров — именно у него из хаоса противостояния и резких, словно бы сваренных сваркой, монтажных стыков неожиданно рождалось ощущение прорыва, но не пленки, а воспринимающей мир машинки, проваливающейся сквозь порванные обои куда-то вовне.
Комментарий автора . «Кончена смерть. Ее нет больше». Это ключевая фраза повести Льва Толстого «Смерть Ивана Ильича». Здесь Толстой размывает границу между жизнью и смертью. Смерть, таким образом, оказывается путем осознания жизни. В основе пьесы противоположение двух состояний материала — хаоса
и покоя. Однако невозможно определить, какое состояние соответствует жизни, а какое — смерти.
Книги
Готическая проза Серебряного века. Антология. М., “Эксмо”, 2009, 640 стр., 4000 экз.
В антологию вошли произведения Арцыбашева, Леонида Андреева, Бальмонта, Гиппиус, Гумилева, Ремизова, Замятина, Кузмина и других.
Константин Григорьев. Одна из жизней. Избранные стихотворения. Составление А. Добрынина. М., “Водолей”, 2009, 288 стр., 400 экз.
“Сборник стихов Командора-Ордалиймейстера Ордена куртуазных маньеристов Константина Григорьева, составленный его другом и коллегой Андреем Добрыниным уже после смерти поэта. Прощальный подарок его поклонникам. Книга буквально светится витальностью и яркой иронией. Реальный мир преломляется сквозь призму авторской фантазии, подчас переворачиваясь вверх ногами” — “НГ Ex Libris”.
Лев Гурский. Пробуждение Дениса Анатольевича. Роман. Волгоград, “Принт Терра”, 2009, 272 стр., 1000 экз.
Новый роман Льва Гурского, продолжающий его президентскую серию, в котором автор предпринимает попытку художественного исследования ментальности высшей власти в России. Повествование ведется в основном от лица президента России, некоего Дениса Кораблева, а также от лица румынского террориста-одиночки, проникшего в Кремль под видом молдавского гастарбайтера.