Выбрать главу

У Довлатова нарушена, смещена грань между литературой и нелитературой. Его рассказы претендуют не просто на правдоподобие, но и на то, что они есть часть жизни, на то, что они находятся внутри ее, а не вовне”.

“<...> неискушенные читатели, попадавшиеся на удочку, верившие, что все так и было, что Довлатов просто взял да записал”.

Андрей Лазарчук. “Путь в кино устлан телами ненаписанных романов”. Беседу вел Василий Владимирский. — “ПИТЕР BOOK ”, 2009, 29 июня <http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub>.

“— Чего, на ваш взгляд, не хватает современной отечественной фантастике, чтобы повторить этот успех?

— Цензуры”.

Эдуард Лимонов. “Я буду всегда, пока существует русский язык…” Беседовал Игорь Панин. — “НГ Ex libris”, 2009, № 20, 4 июня.

“Сотни писателей только зря горбятся. <...> Я уже учитель жизни минимум для пары поколений. Старикам я поэтому неприятен”.

Эдуард Лимонов. “Я — энергичный русский мужик с Волги”. Беседу вел Захар Прилепин. — “Литературная газета”, 2009, № 27, 1 — 7 июля.

“Жанры тоже рождаются и умирают. Роман стал неправдоподобен. Когда я читаю роман, то он кажется мне до ужаса примитивной конструкцией. Мне обычно становится не по себе и стыдно за автора, за все эти „запрокинул лицо”, „вынул изо рта сигарету”, „спина ее мелко сотрясалась от рыданий”… <...> Я сомневаюсь в том, что способен написать роман. Я уж лучше черновики опубликую, записи всякие”.

Аркадий Малер. Если поет Людмила Зыкина, значит, все вокруг хорошо. — “Русский Обозреватель”, 2009, 1 июля <http://www.rus-obr.ru>.

“Все вокруг что-то делали, возрождали и разваливали страну, а она просто пела, и ее голос, ее бесконечная „Волга” создавали ощущение, что ничего не меняется, что где-то рядом есть какое-то непознанное, природное спокойствие, какая-то вечная душевная стабильность, и на очень многих людей это спокойствие производило совершенно магическое воздействие. <...> Людмила Зыкина создавала иллюзию вечного спокойствия или хотя бы надежду на успокоение, но ее больше нет, нет этой иллюзии, и не будет нам никакого успокоения”.

Игорь Манцов. Про войну. — “Частный корреспондент”, 2009, 28 июня <http://www.chaskor.ru>.

“Лев Гудков объясняет приверженность сегодняшней власти к военной теме тем, что у страны не было других побед, а национальное достоинство нужно же на чем-то основывать. Дело, думаю, не только в этом. В секуляризованном обществе мотив страха должен периодически проигрываться в публичном пространстве. О страхе Божьем задумываются немногие, но социализировать-то необходимо всех, страх же — это объективно существующая психологическая категория, так или иначе должен подключиться каждый. Я постоянно пишу о том, что новой России катастрофически не хватает образных инноваций: у легитимных грамотных настолько плохо с фантазией, что приходится пугать народ, опираясь на поэтику прежних десятилетий. Бессмысленный и беспощадный к памяти предков военно-патриотический новодел, который легко увидеть сегодня на любом из телеканалов, это подтверждает”.

Кирилл Медведев. Критика слева: несколько слов в дополнение. — “ OpenSpace ”, 2009, 1 июля <http://www.openspace.ru>.

“Необходима новая оценка советской истории, русской революции, всей культуры, которую она породила, истории социализма XX века вообще. Это невозможно без марксизма, который связывает максимально абстрактные вещи с максимально конкретными: личное — с политическим, изысканную поэзию — с грубыми уличными выступлениями, глубокую критическую мысль — с обычным трудом в офисе или на производстве; который заставляет тебя осознать свою позицию не как выражение простого здравого смысла (уверен, что 99% современных литературных критиков вкратце определили бы свою позицию именно так) и не как выражение априори верного „экспертного мнения”, а как порождение конкретных исторических условий. И тот риск, которому марксизм подвергает человека как теория и как практика, — риск сектантства, вульгарной „партийности”, самодогматизации, — есть естественный риск активного познания. Все постмодернистские попытки избавиться от подобных соблазнов провалились по простой причине: мир по-прежнему состоит из тех самых противоречий, которые когда-то породили марксизм”.