“Потому, думается, надо ставить вопрос в плоскость коренного изменения потребительского спроса, изменения самого смысла этого понятия, и поиска той самой потребности, которую нельзя удовлетворить. Но есть ли такая потребность? Как ни странно, есть. Это страсть к познанию”.
“Сейчас потребность познания не считается базовой потребностью человека. В этом отношении мы унаследовали отношение к науке из XVIII — XIX веков, когда наука была уделом, по сути, богатых бездельников. Но если сломать этот стереотип и признать, что каждый человек имеет потребность познания, то тут перед нами открываются большие перспективы. Такой вид потребности предъявит такой колоссальный спрос, для которого возможности нынешней промышленности окажутся недостаточными, и она потребует инвестиций и развития”.
Сергей Гандлевский. “Мы свидетели грандиозного языкового катаклизма”. Лауреат премии “Поэт” считает, что сегодня утрачивается чувство стиля. Беседовала Вера Величко. — “Частный корреспондент”, 2010, 20 мая < http://www.chaskor.ru >.
“Я принадлежу к числу сторонников нынешней поэзии (если в нынешнюю поэзию включать лирику, созданную за последние 40 — 50 лет). Уверен, что когда-нибудь любители поэзии станут вспоминать наше время с признательностью. Навскидку можно назвать с десяток стоящих поэтов, а если сосредоточиться — и того больше”.
“Поэзия последних примерно двух с половиной столетий избавлена от необходимости поставлять читателю новые сведения и умозаключения. Она чаще говорит общие места, преломляя их личным авторским опытом. Этим преломлением она главным образом и ценна — именно здесь возникает самое интимное общение автора с читателем, который находится в том же положении, что и автор: в первый и последний раз осваивает прописи жизни”.
Сергей Гандлевский. “Слова отклеились от явлений”. Лауреат премии “Поэт”-2010 — об унижении поэзии, кислороде идеализма, противоестественном отборе и воинствующем гедонизме. Беседовала Ольга Тимофеева. — “Новая газета”, 2010, № 57, 31 мая <
http://www.novayagazeta.ru >.
“<…> люди, как и прежде, смертны, старятся, обречены на взаимонепонимание — да мало ли хронических напастей!.. Так что драматичный взгляд на вещи все-таки уместен и прав, а „рота шагает не в ногу”. Подчеркиваю: именно взвешенный и драматичный, а не трагический, потому что вменяемое большинство не может просыпаться с мыслью memento mori и весь день размышлять об обреченности и тщете всего на свете — „тогда б не мог и мир существовать””.
“Жизнь — такое безумное хитросплетение разнонаправленных эгоистических воль, принадлежащих обреченным на смерть особям, что рай на земле просто-напросто невозможен. Искусственно лелеять страдания, чтобы не иссяк предмет искусства, — все равно что бояться обидеть силу трения, проектируя какой-либо движущийся аппарат. Она свое возьмет”.
“<…> незрелый поэт робок и мнителен, и для него оппозиция „свое / чужое” чрезвычайно существенна. А зрелый поэт уверен в своих силах, и соображения оригинальности для него менее важны, чем для новичка. Зрелый поэт уже не боится затеряться — ему необходимо просто высказаться. Так что в ход у него может пойти все, что годится для наиболее исчерпывающего высказывания, в том числе и чужое”.
“Отрадные воспоминания можно отыскать в каждой поре жизни, но сплошь радостным сейчас представляется только первое детство (или это только теперь так кажется?)”.
Александр Генис. Бродский в Новом Свете. Выступление в Спасо-хаусе на вечере, посвященном 70-летию поэта. — “Новая газета”, 2010, № 56, 28 мая.
“Атеизм для поэта — бездарная позиция, потому что он имеет дело с неумирающей реальностью языка. Язык — прообраз вечности. Ежедневная литургия пиитического труда приучает поэта мыслить религиозно. То есть вставлять свою малую жизнь в большое, космическое существование. Это не значит, что поэт обязан верить в Бога, ибо он вообще никому ничего не должен. Другое дело, что поэт вынужден работать с той или иной концепцией загробной жизни, хотя бы потому, что стихи долговечнее их автора. Мысль о бессмертии есть прямое порождение поэтического ремесла. Всякое слово нуждается в рифме, даже если оно последнее. Смерть не может быть окончательной, если она не совпадает с концом строфы. Стихотворение не может окончиться, как тело, — где попало. Об этом рассказывал Бродский в своих стихах”.