Думаю, что остроумно-нежное “собачье” сочинение Тимура Кибирова (“Лада, или Радость. Хроника верной и счастливо любви”) тоже не про то . Попервоначалу я его совсем не распробовал, а потом пригляделся: и в нем много чего понапрятано; и никакого тебе Живого Журнала не надо, а — пойди догадайся, может, это замаскированное такое послание другу-читателю , в окололицейском смысле? Почему нет?
“Он был искренним, а это великое достоинство…” Отклики современников на кончину А. П. Чехова. Из июльских газет 1904 г. Вступительная статья и публикация Б. В. Егорова. — “Наше наследие”, 2010, № 93-94 <
http://www.nasledie-rus.ru>.
Чеховская подборка номера проиллюстрирована материалами, предоставленными Домом-музеем А. П. Чехова в Москве. Коллекцию газет музею передал Председатель Совета Федерации С. М. Миронов.
Из вступления: “Когда-то старейшая тогда московская актриса С. С. Пилявская рассказывала в редакции „Нашего наследия”, как ее позвала к себе домой О. Л. Книппер-Чехова, бывшая уже в весьма преклонных годах, попросила снять с антресолей кожаный чемодан и достала оттуда белоснежную шелковую мужскую рубашку. „Это рубашка Антона Павловича, — сказала Ольга Леонардовна, — я отдаю ее в музей, а перед этим ее надо постирать. Помоги мне, пожалуйста”. „Я стирала в мыльной пене рубашку Чехова, и у меня тряслись руки”, — говорила Пилявская. Именно эту снежно-белую рубашку увидел я в одной из витрин музея. Вот такие реликвии придают мемориальному музею аромат подлинности и жизни”.
Памяти Елены Шварц. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2010, № 5 <http://magazines.russ.ru/zvezda> .
Самый последний текст номера, в сущности некролог, подписанный сорока пятью литераторами. Жаль, что не знаю, кто написал все эти пронзительные слова.
“Перестала жить Елена Андреевна Шварц, Лена Шварц, поэт. Встретила смерть бесстрашно и тихо, как последнюю из неизбежных для каждого настоящего поэта обид. Веря, что справедливость, когда наступит, будет на ее стороне:
Но когда я пылинкою стану —
Вот тогда моя явится суть.
Она писала стихи, не похожие ни на чьи, стихи для одного-единственного — ее собственного — голоса, и с первых же шагов, еще в ранней юности, была высоко оценена — осыпана похвалами и лестными предсказаниями — в кругу людей, понимавших литературу. В узком кругу: несколько почтенных интеллигентов, несколько начинающих пишущих, страдавших аллергией на пошлость и ложь. С практикой литературного официоза интонации Елены Шварц были несовместимы абсолютно. На протяжении четверти века лишь три-четыре ее стихотворения были пропущены в печать. Слава все равно пришла, и почти сразу, — но подпольная, опасная: самиздат, тамиздат. А жизнь Елены Шварц превратилась в мучительный подвиг. В подвиг раскаленного угля, не дающего себя растоптать. Без метафор — в подвиг автора, верного своему предназначению. Свой дар она осуществляла, как исполняют долг, — вопреки соблазнам и презирая невзгоды.
Талант Елены Шварц и ее характер оказались так сильны, что войну с бездарной эпохой она выиграла. Ее стихи завоевали всемирное признание, опубликованы теперь и в России. Нет сомнения, что ее имя останется в истории поэзии, окруженное магическим, трагическим ореолом, и необыкновенный голос ее никогда не умолкнет”.
Андрей Пермяков. Рецензия на книгу Игоря Меламеда “Воздаяние” (М., 2010). — “Арион”, 2010, № 2.
“Традиция философской и бытийной лирики в русской поэзии насчитывает не одно столетие, и попытка добавить к существующему корпусу текстов еще некоторое их количество, безусловно, требует смелости, а главное — осознания высот духа и веры, куда надо подняться, дабы дерзание это оказалось удачным. <…> Вообще, возможность такой книги в наше время почти невероятна: все-таки площадка, ограниченная классической просодией, библейской тематикой и обращениями к счастливому прошлому, застроена весьма плотно. Интересно и плодотворно работать в этой области удается не более чем двум-трем авторам. Игорь Меламед принадлежит к их числу…”