А Вячеслав Ольхов появился в их квартире на Патриарших, когда и сорока дней не минуло после кончины Викуси. Интересно, что сказала бы о нем Виктория Карловна? Ведь она безоглядно любила Ореньку. Она — да, любила. А этот, Ольхов-младший, сын генерала Ольхова из органов и по совпадению тоже доктор, лейтенантик из военного госпиталя, и, когда снимал в передней шинель, Калерия острым нюхом и в своей дальней комнате чувствовала тягучий запах иноземного одеколона; душился крепко, но голос расслабленный, и по телефону говорил вкрадчиво, капризно. Показался элегантным: длинный, узкий, презрительный. Лечился от экземы.
Меркурий Солюб утром, вечером вместе с Рус 3, или Арсеник 3. Не есть рыбы.
— Однако нервный! — сказал Орест Константинович, когда тот ушел, а запах, ох, не отечественного “Шипра”, стоял в квартире. — Ты не помнишь, Лерочка, кто мне его прислал?
— Дора прислала, Виленского не было в Москве, она попросила принять, потому что Виленский уехал.
— Не поэтому. Просто Лева боится.
— А ты? — Калерия хотела знать.
— Лева боится потому, что у этого Ольхова отец Ольхов, и потому, что Лева еврей, я бы тоже сейчас боялся, и Лева не был там .
— Я считала, что после всего того — страшнее. Разве нет?
— По-разному. А случай этого молодого человека, Лерочка, достаточно простой.
И Орест Константинович стал объяснять Калерии схему лечения.
— Когда он придет, я еще разик погляжу его и, если все так, как предполагаю, возьмешь его себе. Со всеми потрохами.
И она взяла. И так расслабилась, что даже рассказала про окончание фамилии.
— Лучшие шлюхи в Европе немки. — И важно: — Для шика брали французские имена.
Он, видимо, читал Бальзака. Смерть и нищета куртизанок! Или что-то вроде.
Спросил:
— Слушай, а твой, он еврей?
— Скворцов?
— Какой-то Орест…
— Кипренский! Портрет Пушкина.
Но он не смутился:
— Все равно нерусское имя.
— А русских имен почти нет. Греческие, библейские, римские…
— У меня чисто русское. Вячеслав.
Калерия всегда старалась не думать, что ее избранник Слава. Или Вячик. Догадалась, нетрудно было: назвали в честь Молотова, — и звала Ольхов, так интереснее.
А Славик не мог сползти с наезженной колеи:
— Но гомеопаты почти все евреи.
— Почему?
— Ты — нет! Ты — это сразу видно! Но удивительно, такая брюнетка… А Виленский со своей Дорой?
— Скажи еще — шарлатаны.
— Не знаю, не знаю. Дело прибыльное.
— Орест Константинович тебе помог.
— Внушение. — Сразу и зло.
Бездарь, подумала, бездарь и ничтожество. Но была ненасытная. Когда жесткие губы этого генеральского ангелочка в погонах улыбались, рот становился огромным. Огромный рот на крохотном, в стрекозью головку, лице, но зубы ровные, белые, вроде молочных. И талия осиная, как у девушки.
Она провела рукой по его подбородку:
— У тебя, мерзавца, даже щетина не растет.
— В шестнадцать это меня беспокоило. После первой дамы перестало.
— Расскажи про первую даму!
Калерия уже слышала рассказ, как его изнасиловала сторожиха казенной дачи, сержант с наганом. На этот раз почему-то история показалась ей пресной, она решила завести себя:
— Слушай, а ты, верно, мог и мужику какому-нибудь дать?
— Ты так думаешь? Разве попробовать, а то с вами, бабами, — тоска.
И облизал губы. Эта его всегдашняя полуулыбочка! Она мгновение назад не думала о такой своей реакции, но вдруг, развернувшись, дала ему пощечину. В общем-то, почему? За евреев с гомеопатами? Легонько совсем, но кровь выступила: кольцо с изумрудом, подаренное Орестом Константиновичем, расцарапало Вячеславу шею, и он рассвирепел. Вскочил. Они оба вскочили и стояли теперь друг против друга. И опять эта полуулыбочка, к стене отступил, сделал два маленьких шажка, как потоптался, легко взмахнул ногой и ударил Калерию спортивным мысочком под дых. Калерия упала. Кольцо было виновато. Но во всем, и даже в измене ее, виноват был Скворцов. И теперь, когда Вячеслав подымал ее, и лепетал что-то, и целовал липкими губами, она, задыхаясь от отвращения, сказала только: “Пусти! — И в дверях: — Не провожай и не звони! Никогда!” Вышла на улицу, одна. По пустой Садовой мела поземка. В лицо снег, и глаза щипало, но пожаловаться некому. Мамы, Викуси, Виктории Карловны, на этом свете нет. Получалось, что она, Калерия, просто дура и губит свою жизнь. Она, кстати, никогда не думала, что свело ее с Орестом Константиновичем. Викуся считала, что звезды.