Люди в этом здании были тоже словно из прошлого, проводили рабочий день неспешно, в полусне, с постоянным жиденьким чаем, печеньками, ленивыми разговорами… Дробову опять вспомнился фильм «Курьер». И наверное, таких заповедников по Москве еще оставались сотни и сотни, а может, и в свежих офисах создавалось, устанавливалось нечто подобное.
Наталья жила без больших запросов, претензий, и Дробова это, особенно в начале их отношений, раздражало — симпатичная, неглупая девушка, а живет так тихо и скромно, будто ей кто-то когда-то напророчил, что ей никуда никогда не пробиться, не достичь, а если не поверит и сунется в московский водоворот, то потеряет то немногое, что имеет. И замуж за Дробова она вышла, кажется, не по большой любви, а так — встретился подходящий парень, не алкаш, не подонок какой-нибудь, москвич. Подходит, можно связать с ним свою жизнь.
Но теперь, после двенадцати лет вместе, эти ее ровность, скромность очень Дробову нравились и только укрепляли их семью. Домой он ехал без боязни нарваться на скандал, проблемы почти всегда решались спокойно… Удивительно: у него ни разу не возникало желания другой женщины, хотя в юности был уверен, что их будут десятки, сотни. Для этого, считал, только и стоит жить — секс, рок-н-ролл, ну и наркотики бы неплохо… гашиш… Смешно, конечно, вспоминать об этих принципах, но, наверное, подобное — по крайней мере, желание обладать женщинами — многих и толкает становиться известными.
У Дробова не получилось. Обыкновенная жизнь обыкновенного человека: любимая и убаюкивающая своим спокойствием жена, послушная дочка, сносная работа. Есть и хобби, и одновременно средство для подработки — гитара.
Открыл дверь; в нос ударил запах жареного мяса, и Дробов сразу и резко почувствовал, что очень голоден, — за весь день съел один беляш.
— Привет, дорогой, — сказала Наталья, появившись из их комнаты; с легкой улыбкой подошла, подставила щеку; Дробов поцеловал. — Раздевайся, ужин готов.
— Да…
— Пап, приве-ет! — как-то, как в детстве, подбежала дочка, прижалась. — Игрушки отдал?
— Отдал. Хорошей женщине. У нее сын и дочка. — И глянул на жену, не кольнула ли ее эта «хорошая женщина».
Нет, Наталья ответила заговорщицким кивком: «Хорошо, правильно сказал». И дочка облегченно выдохнула:
— Пусть играют.
Потом ужинали. Что-то бубнило радио из старенькой магнитолы «Томь»; Дробов не слушал, ел напряженно.
— Проголодался… — сочувствующе отметила жена. — Нормально все на работе?
Когда-то она спрашивала: «Как дела на работе?» — и Дробову приходилось вымученно отвечать: «Нормально… Все нормально». Теперь можно даже не говорить ничего, а просто головой покачать.
Но молчать нехорошо, и Дробов интересуется:
— А у тебя?
— По-прежнему. Слава богу… Сегодня пораньше приехала, сходили с Настей купили колготки, для школы разное…
— Да, через три дня в пятый класс, — поддерживает Дробов и спохватывается: — А в этом году первое сентября в субботу же…
— Будет линейка, урок-знакомство…
— А потом мы в кино собрались, — добавляет Настя.
— Ясно… Вечером можно в суши сходить. — Дробов отодвинул тарелку, потянулся к заварному чайничку. — У нас репетиция завтра. Паша звонил.
— М-м! — оживилась жена. — Возобновляете?
— Да вроде. Новые песни подкопились, надо посмотреть, как что. Может, — старался говорить так, чтобы у жены не возникло сомнения, — может, и альбом запишем. Попробуем…
После ужина дочка ушла к себе, а Дробов с Натальей к себе. Устроились на диване перед телевизором.
Смотреть, как обычно, было как-то нечего. Десятка два каналов, но, когда оказываешься на любом из них, сразу тянет переключить. Какие-то фильмы на середине, ток-шоу, больше похожие на ругачку, реклама, реклама, гон о летающих тарелках, мультики, клипы…
Дробов задержался на Наташе Королевой. Она пела старую свою песню про маленькую страну… В первый раз Дробов увидел ее в армии — по воскресеньям вечерами свободным от нарядов разрешали смотреть телик, и во время этих просмотров почти обязательно на экране появлялась новая, жутко модная тогда, а главное, по-настоящему юная певица — Наташа Королева. И пела так, что солдаты стонали: «Почему умирает любовь? Мне никто никогда не ответит…»